П. Н. Гуров, Начальник 4-й дистанции Метростроя

Была весна 1933 года. По Красносельской улице с раннего утра бродили кучки людей. Они останавливались подле крышек канализационных и водопроводных колодцев, внимательно оглядывали телефонные шкафы, протягивали поперек улицы ленты рулеток. Потом раскладывали синие холсты чертежей и пытливо в них вглядывались.

На больших листах была нанесена улица со всеми ее сооружениями — домами, трамвайными линиями, заборами и столбами. Густой паутиной вились пунктирные линии, обозначавшие сложное подземное хозяйство — водопроводные и канализационные трубы, телефонные и осветительные кабели, водостоки, коллекторы. Эту паутину изучали особенно тщательно.

Людям предстояло строить «Красносельскую» станцию. Они готовились к забивке первых свай. Сваи надо было забивать так, чтобы не повредить подземных сооружений, не пробить какую-либо трубу, не порвать кабель.

Уходя на глубину 13-14 метров, свая должна была пройти мимо сплетений этой сложной сети, не задеть подземных сооружений. В этом была первая и основная задача. Сохранить подземное хозяйство, ни на минуту не лишать жителей удобств, сохранить почву в месте будущих разработок — такие требования стояли перед строителями на первом этапе строительства.

Вот почему так внимательно следили рабочие за бегавшим по чертежу карандашом инженера. Карандаш чертил по синей бумаге. Он часто останавливался, и его остановки определяли места будущих свай. Соединенные вместе сваи должны были составить цельный железный каркас — скелет будущей разработки, железобетонные ребра которого удержат давление грунта, предохранят от обрушения стены огромных котлованов.

Но вот изыскания закончены, места будущих свай определены. По наскоро положенным рельсам на улицу, полную шума и движения, выкатывается высокий паровой копер. Толпы любопытных окружают невиданную на московских улицах машину. По адресу инженеров и рабочих слышны иногда довольно острые реплики. Инженеры нервничают, стараясь сохранить спокойствие, приличествующее серьезности момента. Рабочие смеются, зачаливая гибкий стальной трос вокруг тяжелой железной балки.

Раздается первая команда. Машинист двигает рукоятку, стук паровой лебедки разносится далеко вокруг, покрывая звонки трамваев. Трос натягивается, как струна, и балка медленно приподымается, звенит о камни мостовой. Потом становится стоймя и повисает в воздухе.

Десятник уже охрип от волнения. Ведь ему впервые приходится вести такую работу на людной улице, среди скопища любопытных, которых не в силах разогнать ни один милиционер. А вдруг, неровен час, оборвется трос, либо соскользнет плохо зачаленная петля, и сорокапудовая балка обрушится на головы стоящих вокруг людей. А тут еще трамвай рядом, и автомобили, и пешеходы.

Несколько мгновений балка плавно покачивается в воздухе. Старший рабочий, закоперщик, зацепив ее веревкой, старается удержать над приготовленным шурфом. Этот шурф вырыт, чтобы проверить, не встретит ли балка на своем пути трубу либо кабель.

Снова команда. Балка тихо опускается вниз. Конец ее скрывается в шурфе. Тогда машинист подводит копер и дергает другую рукоятку. Копер шумно выпускает пар. Семидесятипудовая чугунная «баба» с размаху опускается на верхний конец сваи. Свая вздрагивает и оседает. Снова вздыхает копер, снова падает «баба». И после каждого удара балка все глубже уходит в землю. Иногда балка вдруг останавливается. Раз за разом ударяет ее тяжелая «баба». Балка ни с места. Она встретила на своем пути валун, и он мешает ей продвинуться. И только после многих ударов валун «отодвигается» или дробится, уступая дорогу упрямому металлу.

Но не всегда металл оказывается сильнее. Часто свая останавливается, и уже никакая сила не может заставить ее продвинуться дальше. Она кряхтит и гнется, не в силах разбить слишком большой камень. Тогда приходится оставлять ее, а рядом забивать новую. И только когда котлован уже раскрыт, находят следы борьбы металла с камнем: огромный валун и рядом изогнутую, скрученную винтом железную балку.

Свая за сваей уходили в московскую мостовую. Необученные рабочие прекрасно справлялись с незнакомым делом. Ни одного повреждения подземного хозяйства при забивке свай не было. Сваи миновали и трубы и кабели. А ведь вначале строители сильно опасались за их целость. Спустя полтора-два месяца рабочие так освоили забивку, что опускали сваи подле проходящих мимо вагонов трамвая. Увеличилась и производительность. Вместо трех-четырех свай в смену забивали уже по пятнадцать.

Удача ободрила людей. Работа развертывалась успешно. Росли и люди. Бригады Короткова, Мосальского, Данченко, техники и десятники Котов, Пронин, Лебедев работали все увереннее. Предстоявшие земляные работы уже не внушали опасений… Первые шаги прошли на редкость удачно.

В мае сваи были забиты на участке длиной в 150 метров. Началось рытье котлованов. Эта простая на первый взгляд работа на самом деле была одной из самых трудных. Мало вырыть котлован и выбрать землю. Надо еще закрепить отвесные стенки котлованов так, чтобы за деревянной их обшивкой нигде не мог сползти грунт, чтобы не было осадок и сдвигов. Для этого требовалось раскрепить весь котлован 30-сантиметровыми бревнами, распереть его вдоль железными швеллерами. К распорам вверху котлована надо было подвесить все подземное хозяйство, целую сеть труб и кабелей. Подвеску приходилось делать очень осторожно. Ведь малейшее повреждение какой-либо трубы могло затопить котлован и даже, если труба газовая, повлечь взрыв и гибель людей.

В мае на постройку прибыли мобилизованные комсомольцы. Их поставили на вскрытие, подвеску подземных сооружений и устройство крепления котлованов. К ним прикрепили наиболее энергичных десятников и техников.

Никогда не видевшие подобной работы комсомольцы с большим рвением взялись за нее. Они знали, что от качества их работы зависит снабжение города водой, газом, электричеством. Они знали, что малейший недосмотр грозит тяжелыми последствиями. Гордые этой ответственностью, они работали очень хорошо. И наиболее популярной была в это время квалификация крепильщика.

Бригады Оводова, Зубарева, Орехова, Фандо, Трубача, Хронина, инженеры и техники Лебедев, Амонтов, Пронин, Котов, Столяренко, Смульский, Семенов — работали так, что за все время не было ни одной аварии в подземном хозяйстве, ни одного обвала котлована. Люди боролись не только за быстроту и качество креплений, но и за их опрятность и даже красоту. Поставить крепление аккуратно, чисто, ровно — все это стало вопросом чести для всех нас.

Узким местом в земляных работах была отвозка вынимаемого из котлованов грунта. Транспорт не справлялся с вывозкой, и горы свеженасыпанной земли высились вдоль всей трассы. Эти горы все росли, работать становилось все труднее. Огромная тяжесть давила на бровку котлована, создавая угрозу обвала. Одними автомашинами вывезти всю эту массу земли было нельзя, хотя по решению правительства весь грузовой автопарк Москвы по два дня в месяц работал на вывозке грунта. Пришлось изыскивать какие-то другие способы. Вдоль бровки котлована станции уложили переносный трамвайный путь. Трамвайные поезда днем и ночью подходили под бункера, забирая землю. Угроза остановки работ отпала.

Строительство разворачивалось все шире. Весной 1934 года было вынуто уже около 50 тысяч кубометров земли, тогда как за весь 1933 год вынули 64 тысячи. Уже и трамвайные поезда плохо справлялись с вывозкой. Надо было добиться возможно лучшего их использования, быстрейшей оборачиваемости.

Рабочие нервничали. Недостаток транспорта, перебои в подаче вагонов снижали производительность и вызывали недовольство и нарекания. Бригадир лучшей бригады землекопов Елкин пришел к начальнику дистанции:

— Мы так работать не можем и не хотим, — чуть не плача, сказал он. — Нам не меньше десяти поездов надо, а дают только пять… Что это за работа?

Ответственный за работу транспорта Федорук обиделся:

— Чего ты, Елкин, сказки рассказываешь? Лучше бы грузил скорее, а то трамваи под погрузкой долго стоят… а еще десять поездов просишь.

Разгорелся спор. Наконец Федорук согласился:

— Ну ладно, Елкин! Я сам диспетчером стану. Буду тебе все давать, хоть и в ущерб другим перевозкам. И посмотрим, как ты справишься.

— Есть! — крикнул, убегая, Елкин. — Посмотрим, чья возьмет!

Весть о том, что Елкин «сражается» с Федоруком, стала сразу известна во всех углах котлована.

На следующий день высокая фигура Федорука уже с раннего утра носилась вдоль трамвайной ветки. Он сам командовал поездами. Один за другим трамваи подкатывали к бункерам бригады Елкина. Бригада работала уверенно и спокойно. Опрокидные ковши, полные свежей земли, мелькали в воздухе. На секунду остановив свой полет, они опрокидывались над бункерами, и порода черным потоком устремлялась вниз. Непрерывно хлопали дверцы бункеров.

— Нажимай, Елкин, нажимай! — неслось из котлована.

— Федорук, Федору-ук! Не задерживай, давай вагоны, смотри, бункера полные! — кричали сверху.

Федорук носился пулей. Своеобразное состязание продолжалось целый день. А вечером, усталый от целого дня беготни, Федорук вошел в кабинет начальника дистанции. На лице его блуждала растерянная улыбка.

— Это черти какие-то, а не люди. Здорово они меня разделали, — развел он руками. — Все, все, что было, снял с работы, чтобы заткнуть эту прорву. И нехватило. Тут двадцати поездов мало!

Весна 1934 года — время самой напряженной борьбы за окончание земляных работ. Люди действительно работали, как черти. Темпы все время росли. И если предшествующие шесть месяцев дистанция не выходила из тяжелого прорыва, то теперь прорыв этот был ликвидирован.

С земляными работами коллектив справился успешно несмотря на то, что работать приходилось иной раз в очень тяжелых условиях. Особенно тяжело было на пятом участке. Проходка его прекратилась в августе 1933 года из-за очень сложных геологических условий. В январе 1934 года его передали 3-й дистанции. Семь месяцев шла медленная осторожная работа в тяжелых 6-метровых плывунах. Водопонижение не помогало. 80 метров этого участка грозили разорвать готовую трассу, мешали сомкнуть тоннели станции с тоннелями 2-й дистанции.

Чтобы не прерывать уличного движения, широкую, в 30 метров, улицу перекрыли временным деревянным мостом. Под мостом в котловане вели разработку. Но мост едва выдерживал тяжелую нагрузку. Железные сваи, на которых он покоился, уходили в плывуны. А рядом, на углу улицы, над самым котлованом повис трехэтажный каменный дом, стена которого совпадала со стенкой котлована, как бы продолжая ее.

И самый мост и дом требовали неусыпного наблюдения. Положиться на сложную систему крепления было нельзя. А тут еще грозили поверхностные воды.

Верхняя Красносельская улица резким уклоном спускалась к котловану. Во время дождя по ней катились огромные потоки воды, переполнявшие городские водостоки. Отвести воду не было никакой возможности. Поэтому было решено в случае дождя не перебрасывать поток через котлован прямо по мосту. Это было очень рискованно.

Малейшая оплошность могла привести к размыву бровки котлована. А размыв бровки повлек бы в свою очередь затопление котлованов, разрушение дома и гибель всей работы. На этот участок мы поставили лучших инженеров — Столяренко и Занегина, перебросили наиболее дисциплинированных рабочих.

Все знали, как опасны работы на этом участке. Ведь если бы во время дождя вода прорвалась в котлован, то он в несколько минут превратился бы в огромную бесформенную канаву с разрушенными подземными сооружениями. Поэтому руководители работ по многу раз осматривали крепления: под мостом, придираясь к каждому болту, каждому клину, каждому подкосу…

Медленно продвигались люди в плывунах, сантиметр за сантиметром отвоевывая пространство у не хотевшей сдаваться пучины. Наконец котлован вырыли на полную глубину, злой плывун в подошве будущего тоннеля укрепили каменной наброской. Горное давление увеличивалось с каждым днем. Крепления котлована натянулись, словно струны. Распоры из 30-сантиметровых бревен лопались, словно сделанные из фанеры. Гнулись железные сваи.

Геодезисты, наблюдавшие за положением котлована, сообщили, что он «качается» из стороны в сторону. Под напором грунта котлован сдвигался на несколько сантиметров в сторону.

В эти дни особенно угрюмым и сосредоточенным казался начальник участка инженер Столяренко. Он знал, чем грозила здесь малейшая ошибка. За внешним спокойствием и неторопливостью скрывалась большая тревога. Днем и ночью он не покидал котлована, обходя все его углы, внимательно исследуя каждую крепь.

Момент был очень тяжелый. Мост со снующими толпами людей, потоками машин держится на одних подкосах. Обнаженные почти на всю длину сваи одними концами «болтаются» в плывунах. Они уже не служат опорами. А мост тяжело содрогается под тяжестью машин, трясется, словно в лихорадке, и каждое его сотрясение вызывает беспокойство на лицах людей в котловане. Каждые пять минут кто-нибудь выбегает из-под моста и пытливо оглядывает небо — не грозит ли дождь.

И вот — случилось! Теплой июньской ночью над крышами домов нависла тяжелая туча. Взоры всех устремлены в ночное небо.

— Покупаемся сегодня, — говорит кто-то.

— Пройдет, — пытается успокоить другой. — Вчера хуже было, а пронесло…

Но уже для всех ясно, что дождь будет. Вот только какой? Надолго ли? Этот вопрос мучит всех. И каждый дорого дал бы, чтобы получить ответ на него.

Дворник соседнего дома ввязывается в беседу, приводит свои приметы. Его слушают внимательно. А он, довольный этим, болтает не умолкая:

— Придется вам сегодня карасей половить!..

Настроение у всех тяжелое. Темная туча все ближе и ближе. Дежурная бригада на месте. Начальник участка и сменные инженеры спустились в котлован…

Рванул резкий порыв ветра. Редкие капли застучали по крышам.

Дождь хлынул. Он полил сплошной водяной завесой. А через несколько минут бурлящие потоки воды уже неслись по улице, заливая мост, образуя на нем и около него целые озера.

Наш мост не в состоянии удержать всю воду. Она переливается через край, прорывается около дома и с шумом обрушивается в котлован. Крики инженеров, возгласы рабочих, стоящих по колена в воде, теряются в грохоте грома и шуме дождя. Досками, щитами, песком и камнями люди перегораживали путь воде.

— К дому! К дому! Дыра там! Размывает! — раздается вдруг отчаянный крик.

Пенящаяся поверхность воды начинает бурлить, образуя зловещую воронку. Это размыв — оседает бровка котлована. Катастрофа кажется неминуемой. А внизу, под мостом — люди. Оттуда слышен шум воды, характерный вой центробежных насосов и треск креплений. По подкосам и распорам карабкаются рабочие, стремясь пробиться к месту размыва. Потоки грязной воды обливают их, но они упорно лезут вперед, забыв об опасности. И вдруг… гаснет свет! Кто-то задел доской провод.

— Монтер! Монтер! — надрывно кричат со всех сторон. — Где ты, окаянный? Свет давай! Давай свет!..

А шевельнуться нельзя. Внизу 10-метровая пропасть, под ногами скользкое круглое бревно. И когда наконец починили проводку, вспыхнувшие лампы осветили замерших людей, которые, уцепившись за что попало, висели на креплениях.

Вестибюль станции «Красносельская»

Но минутная заминка кончилась, и люди снова ринулись к воронке.

— Доски давай! Доски! — кричит какой-то смельчак, вися в воздухе, и сразу замолкает, полузадушенный новым каскадом воды, падающей ему на голову.

Наверху мечется у промоины бригадир, занятый насыпкой вала. Каждую минуту его вместе с рабочими может сорвать вниз оседающая земля. Но он не замечает этого. Надо отгородить промоину, остальное неважно.

Грузовики с грунтом идут прямо через мост, по самые оси утопая в воде. Все время к месту прорыва сваливают землю. Наконец удается перехватить воду выше моста и направить ее в другую сторону. Открываются размеры повреждений. Затихший на время дождь дает возможность кое-как исправить их. Но угроза катастрофы еще не миновала.

Дождь начинает лить с новой силой. Потоки воды опять захлестывают мост. Поединок людей со стихией возобновляется. Люди работают словно в припадке, забывая опасности и усталость…

Всю ночь длилась борьба с водой. Насквозь промокшие люди ходили, не выбирая дороги, прямо по воде. Грязь уже никого не смущала. В котловане по колена в липком плывуне мотористы спешно ремонтировали засорившийся насос. Они обтирали с него грязь своими шапками.

На рассвете дождь прекратился. Блеснуло чистое небо. Измученные нечеловеческим напряжением люди выбрались на настил моста. И только тут впервые за всю ночь увидели друг друга.

Мокрая, прилипшая к телу одежда, вымазанные грязью лица, распухшие от воды руки делали людей неузнаваемыми. И все же слышны шутки и смех. Ребята подтрунивают друг над другом, забыв о том, что только час назад каждый из них подвергался смертельной опасности…

— Эх, покурить бы теперь!.. — мечтательно протянул кто-то.

Начали шарить по карманам. Там все превратилось в бесформенную грязную массу, промокло насквозь. Тут один из шоферов предлагает табак. Но мокрыми руками не свернуть папиросы, а вытереть не обо что. Все мокро. Снова шофер приходит на помощь. Он любезно крутит папиросу одну за другой.

Эта ночь надолго осталась в памяти строителей. Она крепко спаяла весь коллектив.

В августе 1933 года начались бетонные работы. Кадров дистанция не имела. Надо было их готовить. Комсомольские бригады стали на бетон. Для них организовали кружки техминимума, ознакомили их с современными взглядами на бетон, с его технологией. Интерес у ребят был огромный. Они засыпали преподавателей вопросами, старались вникнуть в сущность каждого производственного процесса. А на производстве осаждали инженеров, тут же на практике проверяя полученные в кружках знания. Эта настойчивость заставляла подтягиваться и технический персонал, побольше читать, готовиться к ответам на вопросы рабочих…

Если при земляных работах дистанция задыхалась от избытка грунта, то на бетонных все время ощущался острый недостаток цемента и инертных материалов. Бывали дни, когда цемента оставалось едва на несколько часов. А на дистанции в это время шла упорная борьба за своевременное окончание бетонных работ. По решению Московского комитета всю кладку надо было кончить к 1 июля…

В эти дни весь коллектив был охвачен одной мыслью: сдать станцию раньше других. Понятно поэтому, как люди переживали каждый перерыв в работе, особенно когда это случалось из-за нехватки нескольких десятков тонн цемента, сотни кубометров гравия или песка.

В июне цемента не стало совсем. На все требования Метроснаб отвечал:

— На складах нет ни одного килограмма цемента. Выпутывайтесь как-нибудь.

Инженеры и снабженцы не отходили от телефонов. Пустили в ход все средства. Но цемента не было. Положение безвыходное!..

Начальнику пятого участка инженеру Занегину цемент был не нужен. На его участке бетонные работы еще не начинались. Казалось, что все цементные злоключения его не должны были трогать.

Когда уже потеряна была всякая надежда и принято решение остановить работы, Занегин вдруг пришел к начальнику дистанции. Он посмотрел на растерянные лица собравшихся инженеров и просто, как будто дело шло о пустяке, сказал:

— Можем мы дать расписку, что отдадим цемент? Я тут на стройке одной выпросил у друзей своих вагон. Но только отдать придется, я же по совести их уговорил и обещал вернуть.

Все так и застыли. Шутка ли — вагон цементу и когда? Когда уже решено остановить работы, когда нет ни грамма цемента!

А Занегин улыбался переспрашивая:

— Так дадим расписку, сумеем вернуть?..

Оказывается, он, увидя, что бетонным работам грозит остановка, бросился к телефону, а потом и сам поехал рыскать по Москве в поисках цемента. Он просил и уговаривал, умолял и грозил, клялся, что на второй же день цемент будет возвращен, и в конце концов вырвал на одной постройке последний вагон цемента.

Теперь надо было этот цемент перевезти. Но это уже особых трудностей не составляло.

Расписки, машины, люди были готовы в одно мгновение. Дистанционная «газовка» понеслась по Москве, разыскивая закончившего работу кладовщика — «хранителя» столь драгоценного вагона. Напуганного и недоумевающего, его привезли на склад. А еще спустя час цемент был уже на дистанции. Прерывать работы не пришлось…

Случаи, подобные этому, повторялись часто. Помощник начальника дистанции Федорук тогда мрачно заявлял:

— Цемент на исходе. На элеваторе тоже пусто, и получать сегодня неоткуда…

Ему в ответ говорили, что ночью на Москву-реку придет баржа с цементом из Вольска. Цемент можно тут же брать. Нужны только рабочие, много рабочих. А где их взять? Снять с участка значит остановить работу. Опять как будто нет выхода. Но выход надо найти. И руководство дистанции начинает прикидывать, где свернуть работу. Начальники участков горячатся. Каждый пытается доказать, что у него положение наиболее безвыходное. А время идет…

И вдруг мы слышим:

— Давай машины, Федорук! Сейчас моя бригада кончает работу, поедем за цементом. А людей снимать со смены незачем…

Оказывается, бригадир бетонщиков Дергачев, зайдя случайно в контору, услыхал разговор о цементе. Он, не говоря ничего, побежал к своим ребятам, рассказал, в чем дело, и предложил ехать. Комсомольцы немедленно согласились. А еще через час грузовик, переполненный ребятами, выехал из ворот в ночную цементную «экспедицию». И никто даже не вспомнил о том, что позади целый день тяжелой напряженной работы, что сейчас хорошо бы поспать…

Весной мы начали подтягивать бетонные работы, которые за зиму сильно отстали. За два месяца уложили свыше 12 тысяч кубометров — столько же, сколько было уложено в течение предшествовавших девяти месяцев. Это было достигнуто ценой очень напряженного труда всего коллектива.

Подъем был всеобщий — не только на нашей дистанции, но и по всей трассе Метростроя. Этот подъем был следствием ряда решений Московского комитета партии, мобилизовавших всех нас на упорную борьбу за сроки. Не проходило месяца, чтобы мы, начальники работ на отдельных объектах метро, не были у Лазаря Моисеевича Кагановича, не проходило недели, чтобы он сам либо кто-нибудь из руководства Московского комитета и Моссовета не посещал работы, не беседовал с нами.

Незадолго до этого мне, как и всем остальным начальникам дистанций и шахт, пришлось докладывать о своей работе на заседании бюро Московского комитета партии.

План не был выполнен, фронт работ был тесен, мешало трамвайное движение, перенесения которого мы никак не могли добиться. Участок будущего вестибюля, где надо было разместить все подсобное хозяйство — бетонный завод, дробилки и склады материалов, — занимал ветхий дом, снос которого откладывался со дня на день.

Когда я докладывал о ходе работ, я начал упирать на все эти причины и попросил прибавить мне рабочих.

Лазарь Моисеевич внимательно слушал. А когда я кончил, сказал:

— Вот что! Я уверен, что все упущенное вы сумеете наверстать. Мы вам доверяем. Но вот рабочих вы просите напрасно. Вы постарайтесь получше использовать тех рабочих, которые у вас есть, постарайтесь так руководить ими, чтобы они давали больше, чем дают сейчас. Новых мы вам все равно не дадим. А вот трамвай передвинуть и дом снести — это можно. Это мы вам обеспечим.

Он тут же сказал об этом тов. Булганину. Через два дня начали сносить дом, а еще через десять дней были убраны трамвайные пути, переноса которых мы добивались несколько месяцев.

Спустя полтора месяца мы с тем же числом рабочих выполняли работу, вдвое большую, чем раньше. Лазарь Моисеевич оказался прав.

Работа на станции заканчивалась, когда мы столкнулись с препятствием, которое в наших условиях казалось непреодолимым. В течение десяти дней надо было установить около 3 500 квадратных метров опалубки. Тех плотников, которые у нас были, нехватило бы для выполнения и половины этой работы. Найти в то время плотников мы не могли.

Мы тогда решили собрать плотников со всех своих участков и объединить их в одну группу. Во главе этой группы поставили молодого энергичного инженера Петрикова.

Петриков обсудил с рабочими предстоящую работу, наметил, что должна делать каждая бригада. Работа закипела. Ни одна бригада не уходила, не выполнив задания, не закончив работы. И вряд ли когда-либо в истории строительства плотники работали более напряженно, более стремительно. В десять дней было сделано то, на что в обычных условиях требовалось не меньше месяца. Слова Лазаря Моисеевича подтвердились еще раз…

Наконец мы закончили кладку бетона, разобрали опалубку, освобождая готовые тоннели. Теперь осталось только отделать эти серые однообразные стены, одеть их в мрамор и гранит.

Где взять людей для этого? Ведь Москва за многовековую свою жизнь не использовала столько мрамора, сколько пришлось уложить на тринадцати станциях первой очереди метро. Еще в империалистическую войну мраморщики и облицовщики разбрелись в поисках работы по всей стране. Нужны были сотни мраморщиков, а мы едва находили одиночек. Из Киева, Ленинграда и Харькова вызывали квалифицированных мастеров.

На нашей станции мраморные работы начались раньше, чем на других. Это помогло нам сколотить группу из 15-20 мраморщиков самой разнообразной квалификации. А к этим мраморщикам мы решили прикрепить своих рабочих.

Как и всегда, когда надо было осваивать новое дело, мы вызвали наших комсомольцев. Они охотно откликнулись. Каждому мраморщику мы прикрепили по два-три человека. И бывшие землекопы и бетонщики начали ставить мраморные плиты.

Но просто ставить мрамор мало. Надо его поставить хорошо. Надо, чтобы качество работы соответствовало качеству материала. А мы об этом сразу не подумали.

Когда началась укладка мраморных плит, к нам на станцию приехал тов. Каганович. Он долго смотрел, как облицовывали колонны, вертел в руках мраморные плитки. А потом резко сказал:

— Мне не нравится ваша работа. Если вы берете драгоценный материал, так сумейте сделать из него не менее ценную вещь. Мы ведь ставим мрамор не только для того, чтобы показать, что он у нас есть. Мы хотим создать красивое, достойное нашей эпохи сооружение, а не грубо налепить его как попало.

После этих слов Лазаря Моисеевича работа пошла по-новому. Инженеры и рабочие упорно овладевали техникой нового дела. Каждую колонну, каждую плиту тщательно осматривали. Не раз сделанное за день ломали и снова переделывали. И часто поздно вечером, уже после конца работы, можно было видеть группы новоиспеченных мраморщиков, которые возились у колонн, по многу раз примеривали мраморные плиты, прежде чем укрепить их окончательно.

Когда мы кончали отделку, Лазарь Моисеевич снова осматривал нашу работу. Он, улыбаясь, обходил ряды сверкающих колонн, гладил полированные плиты. Потом посмотрел на нас и сказал:

— Вот видите, вышло неплохо! Значит можно было сделать, и хорошо сделать…

Сделано было действительно неплохо. Все усилия архитекторов, проектировавших станцию, и труд строителей были направлены к тому, чтобы сочетанием архитектурных форм, расцветкой облицовочных материалов, игрой света уничтожить впечатление подземелья, превратить станцию в просторный, светлый и уютный зал.

Это удалось в полной мере. Устроенные по концам платформы подземные вестибюли, включающие в себя лестницы и переходные мостики, оставляют платформу открытой, тем самым увеличивая простор и объем всей станции. Стройный ряд колонн из золотисто-розового мрамора поддерживает плоский, светложелтый потолок, украшенный большими молочного стекла плафонами. Потоки мягкого света льются из плафонов и тысячами бликов играют на золотистых глазурованных плитках стен. Пилястры и панель из зелено-серого мрамора, розовая мозаика стен подземных вестибюлей в сочетании с светложелтым терразитовым потолком придают станции теплый, лишенный контрастов тон.

Вся эта гамма цветов, обилие воздуха и света заставляют человека забыть, что он находится под землей, что в нескольких метрах над его головой шумно пульсируют артерии большого города.

Станция готова. Первый пробный поезд катится по новеньким рельсам. Его бурно приветствуют строители, выполнившие приказ партии, построившие в срок прекрасное сооружение.