Нам, пожалуй, трудно себе представить, с каким благоговением произносилось слово «метро» в 1935 году, накануне открытия первой линии, соединявшей Сокольники с «Парком Культуры». Обычные смертные, не связанные со строительством, могли только догадываться, как выглядят подземные дворцы, пещеры Али-Бабы, что скрываются глубоко под московскими улицами. И чем ближе становился день открытия — 1 мая — тем сильнее разгоралось любопытство, тем томительнее было ожидание.
Случилось так, что в то время тетя моей бабушки Оли, счастливая обладательница двух комнат в коммунальной квартире, одну из них сдавала двоим студентам. Комната была проходная, и всякий раз, когда моя восемнадцатилетняя бабушка приходила к тете в гости, путь ее проходил меж двух письменных столов, за которыми целеустремленные юноши корпели над своими задачками. Один из студентов, Гриша Борисенко, работал на Метрострое. К тому времени он уже выбился из проходчиков в небольшие начальники — короче, был причастен к таинственному подземному царству. Он нередко обращался к юной Оле с вопросами вроде: «Разбираетесь ли Вы в геометрии?» — то есть, выказывал симпатию и расположение. И она решилась попросить его показать ей метро, до открытия которого оставалось меньше месяца.
Гриша обещал — и сдержал обещание. В середине апреля, за две недели до пуска, он принес Оле корочку, в которой значилось, что она является инженером по аварийным ситуациям. Был погожий день, когда бабушка в легком летнем пальтишке и туфельках прошла вслед за Гришей через проходную Метростроя на станции «Дзержинская». Вниз, к платформе, вела бесконечно длинная лестница вроде стремянки — с деревянными поперечными перекладинами. «Станция самого глубокого залегания!» — пояснил Гриша и с привычной ловкостью стал карабкаться вниз, в бездну. Оля последовала за ним. Путь до платформы занимал минут восемь. Внизу бабушка рассталась со своим Вергилием. Гриша побежал на свой участок, пожелав бабушке на прощанье не попадаться лишний раз кому-либо на глаза. Впрочем, станция казалась совершенно пустынной, словно вымершей. Через некоторое премя из туннеля показался поезд с тремя пустыми вагонами — только машинист впереди — и бабушка отправилась в сторону «Сокольников». На каждой остановке поезд стоял минут по пять и она успевала осмотреть новенькие, сверкающие плиткой и краской станции. Но на «Красных воротах» она замечталась, и поезд ушел. «Ничего, ничего!» — решила бабушка. — «Подожду того, который идет в противоположную сторону».
Было очень холодно — вентиляция в то время еще не была налажена, и если наверху вовсю пригревало апрельское солнышко, то под землей в легком пальтишке и туфельках просто зуб на зуб не попадал. Наконец показался долгожданный поезд. Но, в отличие от предыдущего, он был не пуст. В одном из вагонов сконцентрировалось явное начальство, и тут бабушка поняла, что в центре почтительной толпы стоит Лазарь Каганович, куратор и отец-основатель Московского метро. Стоит ли говорить, что бабушка оставила надежду уехать с этим поездом. Впрочем, машинист не торопился отчаливать. Спрятавшись в нишу, которыми украшена станция «Красносельская», бабушка наблюдала за происходящим. А происходило вот что: Каганович заинтересовася, что будет, если человек не успеет войти в вагон, и будет прихлопнут дверями. Начальство наперебой заверяло его в полной безопасности конструкции, указывало на полые резиновые амортизаторы на стыке дверей. «Хорошо,» — сказал Каганович и выставил ногу в дверной проем, — «закрывайте!»
Перепуганное начальство зашумело и горячо просило поверить на слово. Но Каганович не убрал свою царственную ногу. Бледный начальник побежал в кабину машиниста и двери закрылись. Каганович остался цел. Поезд уехал, а бабушка осталась.
Абсолютно закоченевшая лезла она вверх по лестнице на станции глубокого залегания «Дзержинская», ныне «Лубянка». И каким, наверное, теплым, легким и пьянящим показался ей московский воздух, воздух весны 1935 года…
