В. С. Кочетков, начальник городской строительной конторы

Фактически моя сознательная жизнь, наступившая в годы империалистической войны, когда действительность сорвала с моих глаз повязку и рассеяла шовинистический дурман, была посвящена революции. Моя жизнь за эти долгие годы полна необыкновенных приключений, которые в конечном итоге сквозь империалистическую войну, сквозь пламя партизанщины привели меня в пролетарскую столицу на должность руководителя одной из крупнейших контор строительства лучшего в мире метрополитена. Мне кажется, что отдельные эпизоды моей жизни представляют некоторый интерес постольку, поскольку переживания мои были переживаниями многих тысяч людей, из глухой порабощенной деревни призванных революцией на командные должности.

В самом раннем детстве мать отдала меня в услужение к молодому помещику. Но карьера моя при барском дворе очень скоро окончилась ввиду моего неумения обслуживать этого помещика в его бесконечных романических приключениях с женской прислугой имения. Нищенская семья не в состоянии была меня прокормить: десяти лет от роду я поступил на текстильную фабрику Коншина .в Серпухове.

Тут я впервые познал каторжный труд. Вставать нужно было в три часа утра. На фабрике было очень жарко и душно, вентиляции почти не было. Мы, мальчики, буквально засыпали на ходу, в результате чего постоянно носили следы побоев. Кормили нас впроголодь, так что и после утомительной работы приходилось в бараке прислуживать холостым рабочим, которые за это нас подкармливали: бегать за кипятком, за папиросами, выносить нечистоты, стирать портянки. Заработок мой составлял в то время 2 рубля 80 копеек в месяц, из которых 1 рубль проживал, 1 рубль 80 копеек отдавал матери, которая билась, как рыба об лед, для того чтобы прокормить малолетних детей.

В 1905 году текстильная фабрика Коншина буквально кипела: митинги, сходки, забастовки, нелегальные собрания, казацкие нагайки. Хотя мне было тогда уже немало лет, я если и принимал участие в движениях рабочего протеста, то делал это полусознательно, видя только практические цели и не вдаваясь в анализ обширной программы, которую ставили перед собой борющиеся тогда с самодержавием революционные партии.

«Беспорядки» на нашей фабрике продолжались вплоть до 1910 года. В программах партий я тогда еще совершенно не разбирался, но все же получил первые уроки классовой рабочей солидарности, принимая активное участие в забастовках, — несколько раз избирался делегатом. Я узнал, что рабочие могут победить только в коллективе, что чем дружнее массы, тем уступчивее хозяева.

В 1910 году после очередного локаута я попал очевидно в черные списки, потому что на работе меня уже не восстановили. В 1912 году я был призван на действительную военную службу и узнал тяжелую жизнь матроса, полную унижений, несправедливых взысканий, показного лоска, внутренней пустоты и невежества. По окончании службы в учебно-минном отряде в Кронштадте я списан был в Ревель в отряд подводного плавания. Во флоте я встретил кадровых матросов, которые были начинены революционными идеями, как динамитом. Они буквально бредили похождениями героев «Потемкина», «Очакова» и «Памяти Азова», и любимой темой их рассказов были первые схватки с самодержавием, первые победы революционных моряков.

Февральская революция застала меня на подводной лодке «Аллигатор». Я был уже тогда командованием отнесен к разряду подозрительных, и меня в течение нескольких дней не пускали на берег. Но мы вскоре узнали о событиях в Петрограде и соединились с восставшими рабочими Ревеля, где стоял в эти дни наш подводный отряд. Мы были опьянены первыми непередаваемыми ощущениями свободы. Мы сожгли тюрьмы и освободили заключенных, мы уничтожили до основания целый квартал, в котором расположены были дома терпимости. Но вскоре мы присягнули Временному правительству.

Я был командирован в Ленинград на Балтийский судостроительный завод, где достраивалась новая подводная лодка «Форель», на которой я должен был продолжать военную службу. Я и не подозревал, что господа офицеры пытались таким образом освободиться от наиболее революционной части матросов, списывая их со своих кораблей куда угодно, лишь бы не держать у себя.

Октябрьские события захватили меня в Москве. Я попал в перестрелку около Курского вокзала и примкнул к красногвардейскому отряду рабочих завода «Динамо», вместе с которым принял участие в вооруженном восстании. Товарищи-моряки отправили меня во Владивосток, для того чтобы договориться с представителями тихоокеанской эскадры относительно солидарных выступлений всех матросов российских военных флотов. До Владивостока я не доехал, там были уже интервенты, а застрял в Хабаровске. Сначала я работал с эсерами-максималистами, потом примкнул к большевикам. До окончательного изгнания белогвардейцев и интервентов из Сибири и с Дальнего Востока я прошел разнообразную революционную жизнь подпольщика и партизана. Я скрывался в городах, взрывая белогвардейскую власть изнутри, скрывался в тайге, десятки раз переходил фронты гражданской войны, менял фамилии, паспорта… Вот моя жизнь.

Городская строительная контора метро, называвшаяся раньше отделом подсобных предприятий, в момент, когда я начал руководить ею, находилась в состоянии полного развала. До меня за год в этом отделе сменилось пять начальников, и когда я туда пришел, вое сотрудники стали в один голос говорить:

— Ну, и этот не жилец!

Считалось, что в отделе подсобных предприятий чрезвычайно трудно работать: ничего нет, требования предъявляются большие, а никто не хочет эту работу понять и оценить. Отделу предстояло удовлетворить большое количество рабочих, вновь прибывающих на строительство, жильем, столовыми, овощехранилищами, и кроме того нужно было построить и несколько промышленных предприятий пускового периода, а именно: четыре электрических подстанции, каждую по 10 тысяч кубических метров объемом, центральную подстанцию объемом в 30 тысяч кубических метров, вагонное депо — 57 тысяч кубических метров и вагонные мастерские — 50 тысяч кубических метров, не считая разных второстепенных объектов. Эта программа требовала не менее пяти тысяч человек рабочих, в то время как у нас их имелось не более пятисот человек. Что касается объектов второстепенного значения, то достаточно указать, что в число их входили три компрессорных станции.

Особые же трудности строительства электрических подстанций заключались в том, что работу пришлось производить зимой; вдобавок на Сокольнической подстанции во время производства земляных работ обнаружены были плывуны, что заставило нас рыть котлован значительно глубже, чем это было намечено в проектах.

Неоднократно происходили переброски нашей рабочей силы, которую мы так кропотливо подбирали, на основные участки строительства метро, в шахты. Вместе с тем мелкие работы второстепенного значения, вне плана, возникали на каждом шагу, и нашу контору каждый день дергали по пустякам. В общем положение сводилось к тому, что, требуя от нас не только жесткого выполнения сроков, но и больших оперативных маневренных способностей, управление Метростроя держало нас все время в черном теле. Только неоднократные вмешательства МК партии выручали нас в трудные минуты и создавали нам более или менее нормальные условия для работы.

Я поставил себе задачей прежде всего навербовать рабочих, так как в централизованном порядке от управления мы их получить не могли. В это время был взят широкий размах на комплектование участков, связанных с основной работой по проходке тоннелей, и там рабочих тоже нехватало. К тому же жилья абсолютно не было.

Метрострою досталось от Моссовета более ста полуразрушенных бараков, расположенных в разных местах города, и я получил предписание в трехмесячный срок полностью их отремонтировать и приспособить под жилье. Началась напряженная работа. Не было ни транспорта для завоза материалов, ни достаточного количества самых материалов. Пришлось в срочном порядке закупать лошадей и другие перевозочные средства. Несмотря на все эти трудности работа по ремонту бараков была нами выполнена в срок.

В самый разгар этой работы мы получили второе, не менее боевое задание: приспособить двадцать строений под столовые с полным окончанием этих работ в течение одного месяца. Из-за недостатка рабочей силы и материалов нам не удалось сразу же развернуть достаточно широкий фронт работ. В связи с этим в печати появились по этому поводу тревожные заметки. Меня вызывали в Контрольную комиссию, основательно проработали и предупредили, что если по моей вине питание рабочих не будет своевременно обеспечено, я буду привлечен к партийной ответственности. Взбучка, данная мне партией, выправила линию нашей конторы: работа по оборудованию столовых была выполнена в срок.

В этот же период времени мы получили задание построить двадцать овощехранилищ, вместимостью по 300 тонн каждое, также в двухмесячный срок. Постройка производилась за городом в поселке Лось. Туда пришлось перебросить 1 200 человек строителей, 5 500 кубических метров круглого леса, 2 600 кубических метров пиленого леса и вынуть 20 тысяч кубических метров грунта. Наши ударники-строители напрягались изо всех сил, и в результате этого овощехранилища были закончены даже раньше намеченного срока.

Интересно отметить, что па первых порах не все инженерно-технические работники понимали громадность практического и политического значения своевременной постройки подсобных предприятий. Бывали случаи, когда отдельные инженеры отказывались от работы, заявляя, что они пришли отроить метро, а не столовые. Партийной организации пришлось в связи с этим вести большую разъяснительную работу среди технического персонала. Дело однажды дошло до того, что одного из наиболее несговорчивых инженеров мне пришлось даже уволить за саботаж.

К осени 1933 года мы насчитывали в своем коллективе более двух тысяч человек. Трудности с жильем продолжались вплоть до 1934 года. Компрессорные станции нам пришлось строить вместе с метро, в аварийном порядке. Это боевое задание мы выполнили досрочно, работая без выходных дней. Отдельные ударные бригады не уходили с площадки по 12, 14 и даже 16 часов в сутки.

В начале 1934 года мы приступили к выполнению основного задания — к постройке четырех подстанций, шести понизительных подстанций и двух вестибюлей. Положение с этим строительством было настолько тревожно, что тов. Каганович, находившийся в это время в Челябинске, прислал по этому поводу обстоятельную телеграмму с критикой наших действий и рядом конкретных указаний. В результате принятых мероприятий все эти работы были выполнены своевременно.

Руководителей московской партийной организации до прихода на метро я лично не знал. Однако мне пришлось обратиться с письмом к тов. Хрущеву, когда из-за отсутствия транспорта и нехватки материалов у меня недостаточно были развернуты работы по постройке основных объектов моей конторы. Я был немедленно же вызван тов. Хрущевым и изложил ему все обстоятельства, тормозящие разворот работы. Выслушав меня, тов. Хрущев туг же принял все меры к тому, чтобы моя контора была обеспечена всем необходимым наравне с основными работами — шахтами и дистанциями. Позже тов. Хрущев стал часто вызывать нас и выслушивать доклады о наших успехах и неполадках, помогать нам. Благодаря этому, план наших работ стал из месяца в месяц перевыполняться.

Первая моя встреча с тов. Кагановичем произошла в апреле 1934 года, когда на совещании в МК мы отчитывались в проделанной работе и уточняли сроки окончания отдельных участков строительства. Когда я закончил свою информацию, тов. Каганович, улыбаясь, спросил меня:

— Вы кто такой — профессор или инженер?

— Ни то, ни другое, — ответил я, — я рабочий, в прошлом матрос, но был последние годы на разных хозяйственных должностях.

— А непосредственно строительством вы когда-нибудь занимались? — спросил тогда тов. Каганович.

— Да, во Владивостокском порту, — ответил я, — а затем по капитальному строительству и реконструкции Люберецкого завода.

Я был очень смущен этим вопросом. Тут за меня заступились товарищи Ротерт и Абакумов.

— Он мужик крепкий, — сказали они, — с делом справляется успешно.

Кроме повседневной помощи партии я должен указать еще на один конкретный случай. На одном из последних наших заседаний, когда тов. Хрущев убедился в том, что такими темпами, какие были у нас до этого времени, мы в срок — а сроки были очень жесткие — двух вестибюлей у Кировских и Красных ворот не построим, он оказал нам весьма существенную поддержку, перебросив в мое распоряжение триста человек рабочих разной квалификации.

Оглядываясь на пройденный путь, я не могу не отметить, что руководить большим строительством меня научила партия, она же учит меня и по сей день, помогает мне, направляет все мои начинания.