А. Б. Занегина, бетонщица 1-й дистанции

Меня считали всегда ни к чему не способной. Ученье мне давалось туго. И слова я плохо выговаривала. Мальчишки меня всегда дразнили. Все мне тыкали в глаза мою неспособность. Когда я девчонкой училась в Москве, толку у меня не получалось. Родители сговорились с заведующей школой, и она стала помогать мне. Мы ей платили хлебом. Это было во время голодовки в 1922 году. Отец мой работал на железной дороге, и у нас хлеба хватало. За наш хлеб заведующая расщедрилась: она занималась со мной не только грамотой, но еще надбавочку сделала — обучала меня закону божьему.

Но и бог не помог. Когда я кончила кое-как четыре группы, моя мать пошла в школу выяснить, стоит ли мне дальше учиться. Заведующая уговорила ее, что дальше учиться мне не стоит — все равно никакого толку не будет.

И я махнула рукой на ученье. Я помирилась со своей судьбой. Что ж делать, раз на роду так написано! Неспособна — и все.

Работала на фабрике, два года болталась на бирже труда, потом попала на завод «Красный богатырь». Там меня стали втягивать в комсомол. Но я боялась:

— Не сумею я там быть. Политически я полная дура, и вообще я ни к чему не способная.

Но меня уговорили. А стать комсомолкой мне очень хотелось. Тяжело мне было быть ни к чему не пригодной и на всю жизнь оставаться какой-то жалкой замарашкой. Я решилась и вступила в комсомол. Там мне давали разные нагрузки. Сначала легкие. Я с ними справилась. Потом посерьезнее работу поручать стали. Я и тут не подкачала. Дальше — больше, и стала я секретарем ячейки.

Но все мне казалось, что я неспособная к настоящему, большому делу.

И вот во время отпуска читаю в газете «Комсомольская правда», что происходит набор 10 тысяч комсомольцев на строительство метро.

Вот это, думаю, настоящее, большое дело. Я прямо не могла дождаться конца отпуска. Решила сейчас же проситься на метро. Но когда я пришла, оказалось, что людей уже набрали. Меня это прямо убило. Не суждено мне, видно, доказать, на что я способна.

Когда набирали вторую очередь, я собрала восемнадцать человек, и мы все гуртом пошли в райком. Шли мы туда колонной, с пением. Все были довольны, что идут на большое строительство. Нам написали путевку. Мы пошли к врачу. Здесь мне сказали, что я гожусь. Нас оформили. Старые комсомольцы, которые уже работали на метро, рассказывали нам, как они строят первый советский метрополитен.

Но на следующий день, когда мы пришли на завод, начальник цеха заявил, что не отпускает меня.

Какая незадача!

Скоро опять стали набирать людей. Я опять стала проситься, чтобы меня пустили. В конце концов я добилась своего. «Ну, — сказала я себе, — теперь, Занегина, ты должна доказать, насколько годишься».

Я стала работать на 1-й дистанции.

Спецовок нам сразу не дали. Нехватало. Пришлось работать в своей одежде. В первый же день я носила воду, облилась и вся обмерзла. Я прямо в каком-то ледяном футляре оказалась. Целую ночь я проплакала. «Неужели, — думала я, — не справлюсь, нехватит сил, и тут окажусь неспособной!» а тут еще дома меня допекать стали. Отец напился и принялся ругать меня:

— Эх, ты, — говорит, — метро!.. Замарашка ты, чумазая, и больше ничего. Смотри, что у тебя за вид? То ли дело другие: работают в конторе, ходят чистенькие, честь по чести.

И жильцы в квартире ему поддакивали.

— Ну конечно, — говорят, — учиться не можешь, неспособная, вот и закопалась носом в землю.

Так меня закорили, что дальше некуда. Но я не отступила.

Сперва я три недели работала на подсобных заданиях. Потом нас объединили в бригаду. Мы рыли землю и подбрасывали ее.

Мы все время доказывали, что работаем не хуже мужчин. Бригада у нас была хорошая, и мы быстрее всех вынули землю. Нас перебросили на бетон.

Когда мы почти уже кончали второй участок, я раз ночью пошла в самый конец его. А в это время сдвинули скрепер. Наверху была доска. Этой доской меня пришибло. Я пыталась встать на ноги, но чувствую, что не могу, как будто на мне лежит несколько пудов. Один парень увидел, что я лежу, он подбежал ко мне, поднял. Но я на ногах стоять не могла. Он видит, что дело плохо, стал кричать.

Прибежали бригадир и инженер. Инженер Пестов поднял меня на руки и понес. По дороге был плывун. Инженер поскользнулся, сам упал и меня уронил в жижу. Мне было и больно и смешно. И реветь хочется, и смех разбирает. Хорошо еще, впереди нас шел один парень. Он увидел, что мы оба упали, барахтаемся, и вытащил нас. Меня отправили в больницу. В больнице я пролежала одну ночь.

Я все-таки доказала свое. Я старалась работать больше других девчат. Я уже давно перестала чувствовать себя ни к чему не способной. Меня премировали шелковым костюмом.

С ребятами у меня тоже хорошие отношения. Конечно бывало, что во время работы мешали, заигрывали, болтали всякие глупости. Иногда и рукам волю давали. Раньше все старались подковырнуть, смеялись, что девчата не годятся для работы в метро. Потом я им доказала, и они бросили.

Только дома у меня все еще недовольны. Особенно отец. Он мне никак простить не может, что вот девчонка, и ни к чему кажется не годная, а зарабатывает в три раза больше него. Он все высчитывает, сколько у меня на трамваи выходит, сколько я проедаю. Старается доказать мне, что работать мне невыгодно.

Но я ему доказываю, что ведь это же метро… Ведь это же не меньше, чем Днепрострой или Магнитка. Вот за границей считали, что мы ни к чему не способны, а мы лучший в мире метро строим. Я ведь давно мечтала работать на большой стройке, чтоб показать, на что я сама гожусь. Оказалось, ничего, жить прекрасно, работаю неплохо.