В. Ж. Лукьянова, бетонщица 1-й дистанции

В Березниках на строительстве Химического комбината я первый раз услыхала о пятилетке. До этих пор была я слепой и глухой к событиям текущей жизни.

Пятнадцати лет я уехала в Москву и поступила домашней работницей. Была я конечно неграмотной, и хозяева устроили меня на вечерние курсы. Прослужила я у них впрочем недолго, пришлось мне пойти на биржу, откуда меня послали учиться на каменщицу.

По вербовке меня отправили на Урал, на строительство Березниковского химического комбината. Условия жизни там были очень трудные, особенно на первых порах: так и хотелось мне сбежать. Работали на Березниках с большим подъемом, не считались с трудностями. Но мне-то никакого дела до пятилетки не было. Мне бы погулять: в голове ветер ходил, и надо прямо оказать, что я к работе на Урале относилась просто по-вредительски. Например делаю из цемента раствор, мне и горюшка мало: сыплется куда попало.

Вернувшись с Урала в 1932 году в Москву, я поступила на завод «Красный богатырь». Тут я подружилась с комсомольцами, стали они меня просвещать, стала ходить на собрания. У меня, слепой, раскрылись глаза, и я вступила в комсомольскую организацию. На заводе мы работали по-боевому. Тут только я поняла, что работаем мы все ведь не для себя, а для государства. Но это в общем то же самое, потому что государство — это тоже мы сами.

Услышав про первую мобилизацию на Метрострой, вспомнила я про свое отношение на Березниках, захотелось наверстать прошлое, стала проситься в шахты: меня не пустили. Ходила я в партийный комитет, но прошли еще две мобилизации, меня все не отпускали.

Только в феврале месяце я добилась своего, оформилась и попала на 1-ю дистанцию. Шла я на работу с большим удовольствием, но ребята в шахтах встречали девушек с насмешечкой: «в юбках, дескать, запутаетесь».

Поставили нас разбирать мостовую. Вначале условия работы были очень тяжелыми: буфета не было, спецовки неважные, сапоги на бумаге. Было холодно, камни мерзлые — долбишь, долбишь по ним, пока не выскочит. Тяжело. Чтобы отогреть землю и самим погреться, разжигали костры. Вертелись возле них чумазые, как беспризорные.

Проработала я некоторое время, и со мной произошел несчастный случай: один рабочий ударил меня по голове кувалдой, я упала, и меня на носилках унесли. Пришли мои родные, от которых я скрывала, что работаю на метро, и стали меня ругать, хоть я им и ни слова не сказала, что меня кувалдой угостили. Через некоторое время я выздоровела и снова вышла на работу. Но перед кувалдой у меня до сих пор безотчетный страх. Кажется, что сейчас еще кто-нибудь стукнет. Иногда даже снится кувалда.

Стали мы копать землю, опускались все ниже и ниже в котлован, приступили к работе на скреперах. Сердце прямо радовалось. На нашем участке никаких значительных аварий не было, и несчастный случай с кувалдой кажется единственный.

Потом комитет комсомола перевел меня работать на бетон. В то время я даже не знала, что это за штука бетон, дозировка…

Стала вызнавать, выспрашивать. Вначале было очень трудно работать: все технические слова я повторяла, как попугай. При полном незнании дела приходилось все же тянуться за другими, а бригадир наш сам мало понимал. Бывало, выскочит, как ошалелый, руками машет, кричит:

— Давайте скорее, тащите щебенку! Волочи цемент!

Звеньевой был дельнее. Я с ним очень подружилась и со всеми вопросами обращалась к нему. В премию за хорошую работу я получила патефон.

Теперь наша бригада носит звание им. Кагановича. Очень сошлись мы в быту и на работе. Ходим вместе в театр, в кино. Читаем книги, газеты. Изучаем политграмоту. Живем очень дружно, никто нас не обижает. Да нас и обидеть будет очень трудно, каждая сдачи даст.