П. Н. Гуров, начальник 3-й дистанции

Говоря по существу, я пришел на метро без какого-либо стажа и без знаний. Проходка шахты для меня была загадкой, а мои инженеры были еще моложе и неопытнее меня. К слову, я с ними работаю до сих пор, и работают они отлично.

Сколько было пережито… Началось с того, что шахты наши заливались плывунами. Приходили люди, уходили люди. Механизации почти не было. Все это доистория — 1932 год и половина 1933.

Сейчас над нашим метро бегают трамваи, и наша станция — «Красносельская» — заканчивает мраморную облицовку; она готова.

А работы начались, если правильно считать, в прошлом году в марте.

Нам дали тогда семьдесят человек рабочих, участок в 700 метров со станцией и несколько бараков. Был выбран открытый способ проходки.

Решающим моментом на всех этапах работы была воля партии. Мы ведь начинали в этом деле с незнания. Комсомольцы с фабрик в большинстве своем никакого отношения к строительству не имели, и самое замечательное в строительстве метро то, что этот процесс строительства, процесс большой и сложный, переделывал личность — мою, как и любого рабочего.

Помню: мы по-детски составляли план. Помню: из управления мне писали:

«Вы должны принять 700 рабочих».

Я отвечал:

«Зачем мне столько?»

А мне на это отвечали:

«К вам мобилизуется тысяча».

Особенно я боялся того, что нам придется вскрывать подземные сооружения — водопровод, газ, телефон, — канализацию. Попробуй, проломай водопровод — зальешься, прошиби газовую трубу — неминуема катастрофа.

И тем не менее работали!

Мы делали иногда в день то, что обычно делается в 2-3 дня.

Молодежь росла отлично, быстро усваивая производственные навыки. С комсомольцами очень легко было работать. Вопрос о заработке у них никогда не возникал. Строительство для них было делом принципа.

У нас есть рабочий — бывший беспризорный — Андреев. Сейчас он старший десятник и вырос в прекрасного организатора.

На моих глазах в годичный срок тов. Завьялов из обычного рядового десятника вырос в руководителя изоляционных работ всей дистанции, заслужив авторитет и уважение окружающих.

На моих глазах техник Котов, начавший работать рядовым десятником, стал сменным инженером участка и работает сейчас на щите.

На моих глазах аспирант Попов, начавший рядовым десятником, ушел сменным инженером, во время своей работы не забывая учиться у всех и у каждого. Таких десятки.

Было у нас до 30% женщин-работниц. Работали женщины очень хорошо, хотя им вначале довольно трудно было работать. Женщины аккуратнее и исполнительнее мужчин. Раньше я редко применял женский труд, а на метро нам удалось применить его во всех основных работах.

Самое поразительное для меня на метро — это то, как мы смогли провести столь колоссальное дело с такими малоопытными рабочими и с такими же поначалу неопытными инженерами.

Мы часто говорили между собой, что построили метро, даже «за ручку вагона метро до сего времени не подержавшись».

Среди нас преобладала молодежь — инженеры и техники, получившие образование преимущественно в советское время. Были собраны техники, ранее работавшие и на гражданском и на промышленном строительстве и очень немногие — на инженерных работах.

Мне теперь совершенно ясно, что основным рычагом, когда мы начали работать, был не «опыт» собравшихся ИТР, а их упорное желание научиться и это дело выполнить. Наша стройка, новая по своему инженерному содержанию, была огромной школой большого коллектива.

Среди инженерно-технического персонала нашей дистанции почти не наблюдалось текучести. Все руководящие работники, начальники участков — товарищи Смульский, Козлов, Столяренко, Лившиц, Занегин, весь административно-хозяйственный персонал — работали бессменно с начала и до конца стройки.

Окружающая обстановка заставляла нас решать вопросы смелее, чем мы хотели, потому что некогда было размышлять, некогда было задерживаться.

Рядом с работой проходил трамвай, вдоль трамвайных путей надо было забить сваи. Я понимал, что здесь могут быть неприятности, но ждать, когда трамвай переложат, — это значило срывать работу.

И мы работали. Триста свай мы забили в непосредственной близости к трамваю, не останавливая движения.

Забивать сваи нужно было и среди рельсов — делали мы это с двух часов ночи, когда останавливалось движение.

И это нужно было делать очень быстро, ибо иначе мы могли отрезать Сокольники от города. Иногда сваи «упирались», торча среди рельсов. Ребята на этих работах были заняты лучшие. Они что угодно могли заколотить, если это требовалось. И все это были комсомольцы.

Я конечно мог бы и других рабочих найти, но я предпочел комсомольцев. Почему?

Работа была тяжелая, улица разворочена, котлованы заливаются водой, кабели, газ, канализация раскопаны. Решалось дело громадной важности, мы понимали, что решающей здесь является комсомольская сознательность, и комсомольцы делали свое дело отлично.

Начали мы работу вручную, машин нахватало, и все, что «плохо лежало» в других организациях и на других работах в Москве, мы под разными предлогами тащили к себе.

Самым трудным для нас, как это ни парадоксально, оказалась облицовка мрамором.

Когда вы делаете конструкцию — вы только инженер, а на мраморе вы должны быть и художником.

Ведь это делается не на год: все забудут, что мрамора нехватало, а нас — строителей — будут обвинять на все века. Экие, мол, безвкусные люди!

Вот мы и обсуждаем каждую плиту всеми бригадами совокупно.

Главным другом нашей дистанции надо назвать в первую очередь Лазаря Моисеевича. Ему мы «надоедали» больше всех. Станция наша — это не «Сокольники», не «Охотный ряд», — станция второстепенная, но мы хотели выглядеть тоже не хуже.

И нужно поражаться заботливости и вниманию Лазаря Моисеевича. Например едет он в Челябинск по делам государственной важности, но буквально за пятнадцать минут до отхода поезда заезжает к нам, спускается на станцию, осматривает, а потом с дороги шлет длинную телеграмму: такой, дескать, мрамор и эдакий, так его надо класть — и советуется с нами и учит.

Какое это впечатление производило на инженеров и рабочих!

Я ухожу на работу в девять часов утра, а возвращаюсь, когда первая смена приступает к работе, т. е. после двенадцати ночи.

С женой мы друзья юности. Из-за моего вечного пропадания на работе бывают иной раз неприятности, хочется ей куда-нибудь пойти, развлечься, а меня нет.

И примирил нас — Лазарь Моисеевич. Он делал доклад о метро. Я сидел в президиуме, жена в партере. На другое утро жена говорит своей матери при мне, говорит ласково:

— Так мне теперь и придется всю жизнь без мужа страдать.

Я спрашиваю:

— Почему?

— А ведь Лазарь Моисеевич вчера доказал, что пропадать тебе необходимо.

И затем матери рассказала все, что слышала вчера.

Больше жена уже не обижается на мои пропадания. Ждет, когда кончим строительство и поедем с ней отдохнуть. Когда кончу мое строительство, — ух, пойду я и в театр, перечитаю советских беллетристов, полежу на солнце в лесу — отдохнуть очень хочется!

Но вернусь к первоначальной мысли.

Чтобы создать хорошее сооружение, надо быть хорошим инженером, а у нас на метро не было ни опытных инженеров, ни рабочих. Сделали мы метро потому, что старшим товарищем и главным инженером была партия, и тов. Каганович в частности.

А какие у нас рабочие!

Как-то было у нас собрание — начальник шахты ведь вечный докладчик.

Публика собиралась медленно. Кто-то заиграл на рояли.

Вижу, играет наш монтер, играет совершенно свободно. За ним сел второй, сыграл не хуже.

Издавалась у нас своя многотиражка, рабкоры писали с хорошим юмором. Рисовали сочные карикатуры. Карикатуры действуют не хуже, чем иная громовая речь, особенно по адресу технического персонала: со стены ее не сорвешь, все видят, и ты сам видишь, как тебя изобразили, — две недели сам на себя любуешься.

Наши рабочие интересуются концертами, театрами. Когда местком раздает билеты в плохой театр — скандалят, требуют в МХАТы. Спортом увлекается много народу — и юноши и девушки. Живут ребята хорошо.

Хорошо, сознательно работали у нас не только комсомольцы, но и те бородачи, о которых принято думать, что они работают только ради рубля, — сезонники. Утверждаю, что и они на работе быстро перестраиваются.

Примерно 25-26 июня была у нас государственная комиссия по осмотру работ в Сокольниках.

Приехало человек пятьдесят — главные инженеры, представители МК, знатные люди.

Мы должны были закончить свою станцию к 1 июля. Знатные люди стало быть пришли дней за пять.

Подошли к месту работы, станция огромная. Спрашивают меня:

— Петр Николаевич, когда закончите?

— Первого июля.

Начальник строительства, человек деликатный, говорит:

— Хорошо, хорошо, посмотрим!

Ломов, главный инженер арбатского радиуса, большой организатор, посмотрел на меня:

— Брось, Петр Николаевич, провалишься!

И когда они ушли, я действительно думал: провалимся.

Разговор шел при рабочих. И дело решили плотники, эти самые бородачи.

Нужно было сделать 3,5 тысячи квадратных метров опалубки. Разговаривать с плотниками — трудно. На собрании выносить постановление — одно, а на деле — другое.

Но плотники решили дело закончить к сроку, без собрания. Начали работать, и работали — не по восемь часов.

Помню, выхожу ночью, спрашивают меня:

— Петр Николаевич, сколько сейчас времени?

А я их в свою очередь спрашиваю:

— Что вы, ребята, задержались?

Понимаю, что они похвалы требуют.

Отвечают эдак второстепенно:

— Да как-никак, а полтора короба никак не доделаем, надо обязательно закончить.

И это — люди, не то чтобы политически грамотные.

Что ими руководило? Профессиональная гордость, трудовая доблесть, желание доказать, что они работают не хуже других.