Н. Е. Егоров, бригадир-бетонщик шахты № 10-11

Не у всех у нас было деликатное воспитание. Я вот сам хоть и премирован почетной грамотой Метростроя, и деньгами, и фотоаппаратом, и значок ЗОТа ношу, но тоже, признаться, не очень уж такой джентльмен-профессор. Замах у меня, правда, на работу большой и не без толку, но разные прежние замашки еще сказываются. А от замашек и промашки получаются.

Такая уж у меня была жизнь. Родился я в 1912 году, через восемь лет отец у меня умер. С 1924 года ходил в пастухах. Водки я не пью, но зато прилежен к матерному слову с малолетства. Это от пастушьей работы. То корова, то овца отобьется; кнутом ее хорошо вытянешь, а потом под хвост вдогонку еще сокола выпустишь — вылаешься. Кругом нет никого — ни в одно ухо не завернет. Этак налаешься за день хуже собаки…

Надоело мне пастушитъ и махнул в Москву. Кое-где поработал, потом командировали меня в город Шацк в сельскохозяйственный техникум, но средств на учение нехватило, я вернулся через два месяца в Москву, поступил бетонщиком в 15-й строительный трест, а потом в Трансстрой. Там я встретился со своим другом — комсомольцем Алексеем Роговым. Он работал на метро сперва секретарем комсомола 10-й шахты, а после — помощником начальника шахты, он и перетащил меня на работу в Метрострой. Поступил я на 10-ю шахту в феврале 1933 года.

Семь дней работал бетонщиком, а потом меня выдвинули бригадиром. Бригада была небольшая — человек восемь. Вначале мы работали не по специальности-кто во что горазд — и дрова пилили. Словом, делали все, что подвернется, потом спустились в шахту. В то время никакой механизации и в помине не было. Бетон заготавливали так, вручную. Спускали его по железной трубе; мелкий бетон приставал к стенкам, гравий вылетал, и дозировка уменьшалась. Потом установили бетономешалку. Работали мы внизу, бетонировали кольца десятого ствола. Бетон подвозили сперва на тачках по верхней штольне. Потом проложили путь, состряпали деревянные вагончики. Стало легче, работа пошла производительнее.

Когда дело идет, хочется изучить его как следует. Мы стали учиться. В мае месяце 1933 года к нам на метро пришли две тысячи комсомольцев. Мне в бригаду дали двух девчат: Карницкую — из ОГИЗа и Смотрицкую — с фабрики Мосбелье. Трудно им было сперва. Больше в штанах путались с непривычки да кулаком глаза терли — насмешничали ребята. А я стал больше сдерживаться: неловко лаяться, все-таки бригадир, и потом при девушках как-то в горле застревает.

Когда кончили второй участок, нашу бригаду расформировали. Меня передали на 10-ю шахту десятником по бетону. Оттуда начальник участка Олиндаров взял меня к себе. Начинались станционные работы по бетону. Мы, бригада в шестьдесят человек, бетонировали нижние ярусы, пилоны, аркады. Тут даже для опытных многое в работе было за новинку. Помощник начальника тов. Яскевич подробно объяснял нам укладку подземных сооружений. Потом мне дали новых рабочих, только что завербованных, человек тридцать. С ними я работал до конца. Попался мне один комсомолец — Лясковский. Он был большим лодырем, как мы на него ни нажимали.

— Не учи ученого, — говорил он мне, — не меньше тебя знаю! Я девятилетку кончил, а ты что?

Ну, к таким тонко воспитанным у меня снисхождения не дождешься. Я написал о нем рапорт, и его сняли.

Был у меня еще плохой работник — Федоров, мой земляк. Спутался он на свою голову с одной продувной девчонкой. Запьянствовал. Стал на работе носом клевать. Я ему сказал:

— Слушай, друг, земляк ты мой любезный, я к тебе могу иметь снисхождение, но работа тебя не простит. Гулять, — говорю,— гуляй, но на работу изволь приходить во-время и стен в шахте спиной не подпирай: и без тебя не развалятся.

Он сначала было выправился, а потом опять за свое. Ушел на первый участок, но там его быстро раскусили — вышибли из ударников, понизили разряд, и он, как пробка, вылетел из шахты на поверхность. Но со временем парень все-таки исправился.

Подал я заявление в комсомол. Жил я в Филях. Поехал в Москву в кино. Вижу, около станции сидят у забора трое и режутся в очко. Один из них, бригадир с нашего участка, говорит:

— Поставь на счастье.

И вот тут сказались мои прежние замашки… Сел я и проиграл шестнадцать целковых. Деньги не страсть какие, но факт паршивый. Меня вызвали в бюро и предупредили, что прием в комсомол откладывают, пока не исправлюсь. Дали мне ответственную работу, я схватился за нее обеими руками. Случилось даже однажды, что я заметил неправильность укладки бетона, которая была сделана по распоряжению инженера. Работал я здорово, без всякого снисхождения к себе. И меня приняли в комсомол.