О. Устинова, шахта № 18-18-бис

Это было в 1927 году. Вопреки запрещению матери я пошла в пионеротряд. Она была религиозна и боялась еще, как бы не «осудили» соседи и знакомые, что у нее в семье — дочь-пионерка. Она говорила мне: «Если ты пойдешь в пионеротряд, значит ты не веришь в бога, а это против всяких законов». Жили мы в сектантском селе, в Днепропетровщине. Мать узнала о моем вступлении в пионеротряд только через год, когда я была избрана секретарем пионеротряда. Узнала она так. У нас в школе ставили пьесу «Красный глаз». Я дома надела галстук. Она спросила, зачем я это делаю. Я сказала, что играю на сцене, но от соседей она узнала правду. Мне здорово досталось. Когда я ходила на собрания, она требовала, чтобы я шла на молитву. Отец же предоставил меня самой себе.

В 1930 году пятнадцати лет я кончила семилетку и хотела поступить в техникум. Но меня в техникум не приняли, потому что еще не подошли годы. Тогда я поехала к сестре в Москву и поступила на завод, в слесарную мастерскую. Тут мне впервые пришлось столкнуться с рабочим народом. В мастерской работала недолго, всего один месяц. Я была там одна девушка, и мне очень трудно было работать в такой обстановке. На этом же заводе открылась строительная школа. Я поступила на арматурное отделение. Это было уже в 1931 году. Тогда же я вступила в комсомол.

В октябре 1933 года была объявлена мобилизация десяти тысяч комсомольцев на метро. Я добровольно изъявила желание итти работать. Нас послали на лечебную комиссию в поликлинику, но я сказала, что здорова, и меня не осматривали. И когда нас стали распределять на 17-ю шахту и на Крымскую площадь, я сразу решила, что пойду на 17-ю шахту: о ней говорили, как об одной из наиболее трудных шахт, где было много плывуна и затоплений.

Я поступила работать бетонщицей. Из отдела кадров меня направили в молодежную бригаду бетонщиков Халтурина. В бригаде было тринадцать девушек и четыре парня. Первый день мне не пришлось работать под землей, я работала на заготовках. Внизу, в шахте, тогда работали еще одни парни, а девушек пускали только посмотреть. Девчата работали на подноске и промывке гравия.

Первый день, который я проработала на шахте, показался мне за год, потому что до этого я физической работой почти не занималась, только разве на практических занятиях. А тут надо было работать с лопатой, в тяжелой спецовке, тужурке, брюках. Болели спина и руки…

В этот же вечер я пошла в школу. Там было светло, тепло и уютно. Ребята обсуждали новую учебную программу, и у меня сжалось сердце: захотелось обратно в школу.

На второй день я попросила бригадира Халтурина, чтобы он разрешил мне спуститься в шахту. Со мной послали девушку, которая должна была провести меня. Первое мое впечатление от шахты — глубокая черная яма — и только. Я представляла себе все это иначе.

Только начали засекать штреки и бетонировали первую калотту. Работа велась допотопным способом. Бетон свозили в вагонетках на нижнюю штольню и с нижней штольни по блоку подавали на верхнюю ведрами. Мы, четыре девушки, тянули за веревку, и ведра с бетоном уходили вверх. В первый день мы уложили 4 вагонетки бетона. Тогда это была рекордная цифра. Через несколько дней мы стали укладывать по 11 вагонеток. Бригада Халтурина прослыла лучшей на шахте.

28 октября, перед пятнадцатилетием комсомола, мы устроили собрание на церковной крыше и решили по предложению секретаря комитета, что наша бригада будет называться Комсомольской. Меня выбрали группоргом бригады, и я стала проводить в ней комсомольскую работу.

Часть нашей бригады отошла на шахту № 18, и в бригаде осталось только два парня, остальные были девушки. И все мы боялись, что у нас получилась женская бригада и что мы не вытянем. Но на вечере, посвященном пятнадцатилетию МЮДа, бригадир Халтурин сказал, что раньше не брали на метро девушек, считая, что они не способны работать на физической работе, а вот факт, что в нашей бригаде почти все девушки, а мы даем бетона больше, чем другие бригады.

При поступлении на работу мне дали третий разряд. Через месяц выявились четыре лучших девушки-бетонщицы: Гусева, Королева, Гаврилина и я, и всех нас перевели в четвертый разряд. Вскоре бригаду нашу также перевели на шахту № 18; здесь организовался комсомольский бетонный участок. Бригада у нас была очень спаянная, рабочие почти все были ударниками. За хорошую работу в первый же месяц мы получили переходящее комсомольское знамя. Когда стала практиковаться на Метрострое техучеба, наш комитет возглавил это дело. И наша шахта первая стала сдавать технический экзамен по бетону.

Первым сдавал Халтурин. Второй — я. Ребята первое время недооценивали это дело, не посещали кружков. Пришлось собирать их дома и вместе с ними заниматься. А такие девушки, как Королева и Гусева, малограмотны и не могли записывать то, что говорил преподаватель. А он задавал нам сложные формулы, даже наверное из высшей математики. За это мы его критиковали. Но все же при большом старании мы техучебу сдали все на «отлично».

Ко дню 8 марта начались бетонные работы на шахте № 18-бис. Из бетонщиц нашей шахты стали в подарок к 8 марта организовывать женскую бригаду. Меня назначили бригадиром. Но мне не хотелось работать бригадиром, потому что это дело было для меня новое: а вдруг да не справлюсь! Бетонное дело я знала хорошо, но никогда не была на ответственной работе. Я приходила в комитет отказываться. Но мой начальник сказал: «Раз вы проведены по приказу, значит отказываться нельзя». Пришлось итти на 18-бис. Из бригады Халтурина со мной пошли самые лучшие девушки.

Хотя и жалко было Халтурину, но он сказал:

— Можешь брать тех, кто тебе нравится.

Сменный инженер, когда мы пришли к нему, был очень недоволен.

— Что можно сделать с такой бригадой, как у тебя? Ведь подумать только — одни девушки!

А со мной пошли двенадцать девушек-все, как на подбор.

Первый кубометр бетона на 18-бис уложила наша бригада.

Мы показали себя сразу. Если другие бригады спускали с поверхности вниз 22 вагонетки, то мы спускали 36 и доходили даже до 48. План на март месяц был 250 кубических метров. Бетономешалка не работала, пришлось делать ручным способом. С большим напряжением, но план мы в срок выполнили. За это нас премировали: на нашу бригаду дали тысячу рублей. Было это в апреле, и девчата решили купить себе к первому мая одинаковые костюмы — шерстяные юбки, голубые блузки и белые тапочки. Подошла сухая весна, и на майской демонстрации наша бригада выделялась среди других. Шли мы в первых рядах.

Вскоре мы отняли переходящее знамя у Кулагина, лучшей бригады нашей шахты. Тогда мы решили вызвать на соревнование бригаду Халтурина. Халтуринские парни смеялись — куда вам, бабам, до нас!

Но мы побили и Халтурина и в соревновании вышли на первое место. Теперь наша бригада стала лучшей на шахте. Лучшими работницами у нас считались: Леля Кноссалло, Юля Гусева, Ермолина и другие.

В нашу женскую бригаду входило несколько парней, надо сказать правду, — не из лучших. Вот был такой Болтунов. Первые дни, когда он пришел к нам, он был большим лодырем. А у нас был заведен такой порядок, что по окончании работы мы устраивали пятиминутку и обсуждали, кто как работал. Я всегда говорила сама, что сегодня тот работал хорошо, этот плохо. О Болтунове пришлось поставить вопрос так: если ты, Болтунов, не исправишься в течение нескольких дней, не станешь работать так, как работают девчата, то мы тебя выбросим из бригады. Болтунов дал слово, что исправится. И верно, через некоторое время он исправился и вскоре стал лучшим ударником бригады.

Вообще моя бригада считалась как бы воспитательной бригадой. Основа у нас была хорошая, и к нам постепенно стали вливать парней. Вот, скажем, Скородумов. Его выгнали из бригады проходчиков Владимирова, потому что он очень плохо работал. По решению сменной комсомольской организации его перекинули в мою бригаду на перевоспитание. И через некоторое время Скородумов стал у меня ударником: ведь ему было неудобно стоять и смотреть, когда все ударно работали. Тем более — девчата.

Еще был такой тип — Балакина Маша. Ее выгнали с 18-й шахты за хулиганство. Она меня знала, знала также, что наша бригада хорошо работает, и пришла ко мне со слезами:

— Леля, возьми меня в свою бригаду.

Я взяла, решив, что девчина здоровая, и если над ней поработать, то из нее выйдет толк. Она парням спуску не давала. В драку иногда е ними лезла из-за вагонов: у нас тогда нехватало бетонных вагонов. Над ней пришлось поработать и дома с ней много разговаривать. Мы жили в одном общежитии. И Маша тоже стала хорошо работать. После мы ее назначили даже звеньевой на поверхность.

Первый мужчина, вступивший в нашу бригаду, был Гаврилов. Это старый рабочий-бетонщик. У нас все время он был ударником. Ему нравилось быть в бригаде девушек. Мы его с третьего разряда перевели в четвертый, а сейчас он работает по пятому разряду.

Когда бетонные работы приняли больший размах, то нашего народа уже нехватало, и нам на укрепление бригады перекинули из проходки Зину Шахову. Она работала проходчицей по четвертому разряду. Бетонное дело она освоила быстро и стала работать по пятому разряду. Затем нам перебросили: Рокотову Инну, она также быстро освоилась. Вообще те девчата, которые пришли в нашу бригаду с третьим разрядом, сейчас в большинстве работают по пятому разряду.

У нас на шахте создалось такое мнение, что девчата на укладке работают лучше, чем парни.

За время работы в бригаде у нас много прибавилось народу, но некоторые не выдерживали и уходили: нагрузка казалась им слишком большой. Кое-кого мы сами выкинули.

Если кто плохо работает, мы исключаем его за дезорганизацию и лодырничество.

9 мая 1934 года секретарь Московского комитета комсомола Шаширин прислал на нашу шахту письмо, в котором писал, что у нас плохо с качеством бетонных работ.

Срочно собрали комитет. Я была уже членом комитета. Меня выделили старшим инспектором по качеству бетона. Был создан штат инспектуры. В каждой бригаде было выбрано по два человека. Руководить этим делом пришлось мне. Я поставила себе целью, чтобы моя краснознаменная бригада была на шахте лучшей по качеству.

Инспекторами по бригаде мы выбрали Зину Шахову и Лелю Кноссалло, и бригада наша действительно вскоре обогнала всех. С нее стали брать пример.

В чем заключалась работа инспектуры?

Мы завели книгу, в которой производили записи по бетону. Например по окончании работы смены инспектор пишет в книге: «В смене такой-то обнаружена в своде нерадиальная кладка бетона. На укладке стоял такой-то». Эту книгу ежедневно просматривал начальник шахты и накладывал взыскания на виновных: или увольнение или выговор. Свыше трехсот записей было сделано в книге. Шесть человек уволили, некоторых перевели из техников в рабочие с понижением окладов.

С первых же дней инспекторы стали пользоваться большим авторитетом. Это звание получали самые лучшие люди в бригаде, причем обязательно сдавшие экзамен по техминимуму на «отлично».

На нашем участке была слабая бригада Иванушкина. Она вскоре развалилась. Сейчас Иванушкин — краснознаменный бригадир, но тогда он с народом не справлялся. Перед нашей бригадой комитет поставил вопрос о том, чтобы выделить лучшую девчину и послать ее бригадиром вместо Иванушкина. На это дело мы выделили Лизу Гаврилину.

Бригада Шаталова тоже систематически не выполняла план. И опять за бригадиром пришли к нам. Вторым бригадиром пришлось выделить Лелю Кноссалло. В это время вышли значки похода им. Кагановича, — среди первых значок получила и я.

Бетонные работы уже подходили к концу, и встал вопрос о подготовке кадров для отделочных работ. Меня выделили бригадиром на работы по мраморному делу. Для организации отделочной бригады из каждой бригады бетонщиков взяли по два-три человека, Нас направили на 1-ю дистанцию учиться. Там нам уделяли очень мало внимания, и мы пошли на 4-ю дистанцию. Приняли нас очень хорошо и стали обучать мраморному делу. Над нами шефствовала бригада мраморщика Аронова.

Двадцать дней обучались мы и затем перешли к себе на дистанцию работать. А на 1-й дистанции нам говорили, что мы сможем овладеть этим делом только года через три-четыре.

Я часто тоскую по своей бетонной бригаде на шахте № 18-бис.

Наша бригада отличалась всегда большой спаянностью. Мы вместе в кино ходили, вместе на политучебу. Мы всем интересовались, придумывали разные доски для показателей, летом часто организовывали массовки за город. Девушки одевались во все одинаковое.

Заработок у нас большой: от 500 до 700 рублей в месяц. Девчата наши любят принарядиться, ходят, как «огурчики»,— так говорят про нас. Бываем мы в театрах и в кино. Сама я кино не особенно люблю, может быть потому, что у меня глаза слабые. Зато я люблю театр. Недавно видела пьесу «Железный поток». Спектакль ставили московские артисты в Пятигорске. Затем смотрела «Чудесный сплав», но не досмотрела — спешила на работу. Раньше я любила декламировать, работала в драмкружке, а теперь предпочитаю прозу. Когда я отдыхала на курорте, очень много прочитала книг.

Сама я премирована на шахте пять раз. Первый раз трикотажным костюмом к 8 марта, потом получила деньгами 75 рублей, потом премирована вместе со всей бригадой. Московский комитет комсомола премировал меня патефоном и костюмом и наконец значком похода им. Кагановича и грамотой к МЮДу.

Моя бригада вся целиком перейдет на вторую очередь. Я буду работу совмещать с учебой. Хочу учиться на инженера.