П. Шахова, бетонщица шахты № 17 и 18

Про то, как мы проложили путь от Гурьева до Венева на девять километров, я рассказывать не буду, хотя и привезли мы с той работы к себе на шахту красное знамя и сделали в месяц то, что железнодорожники не брались сделать за год.

Я расскажу о самой шахте, это для каждого человека интереснее.

Родилась я в 1910 году в городе Скопине. Отец мой и до революции и после революции работал сторожем в кинотеатре. В 1919 году я с братом убежала из-за голода из дому. Жили мы в Москве, в Ленинграде, в Харькове, в Тифлисе. Были на Украине. Одним словом, в тех местах, где было больше спекулянтов. В 1920 году я беспризорничала в Москве, ночевали мы в недостроенном доме на Тверской улице. Место это нынче заросло большим телеграфом. В том же 1920 году поймали нас однажды на Ваганьковском кладбище и отправили в Звенигород в трудовую коммуну.

Оттуда вышла в люди.

В 1929 году кончила семилетку. С 1922 года состояла я в пионерском отряде и работала в пионеротрядах до 1929 года, а в 1929 году передали меня в комсомол.

Хотела в Москве учиться в электротехникуме, но была у меня плохая подготовка. И поступила я архивариусом на электровозный завод. А потом перебросили заведующей библиотекой.

Однажды на комсомольском собрании наш секретарь говорит шутя:

— Зина, мы хотим тебя на метро послать работать.

Я ничего не понимала и ответила ему, что не пойду никуда.

Но на собрании был представитель Бауманского райкома; он встает, разъясняет нам, что такое метро, почему проходит мобилизация, и говорит, что от нашей ячейки нужно выделить пять человек.

Секретарь предлагает желающим вызваться.

Я говорю:

— Хочу итти на метро, если я там нужна.

Но секретарь мне ответил, что работа связана там с большими трудностями и девушек туда не берут.

Тогда я рассердилась и пошла к секретарю райкома Сидорову. От него прямо в отборочную комиссию. Прихожу к врачу, сажусь в очередь. Ребята в очереди надо мной смеялись, как я пойду на метро с девичьим своим здоровьем. Но врач после осмотра мне сказал, что я вполне пригодна для этой работы, и меня послали на шахту № 17-18.

В шахткоме нас опять принимала комиссия, и начальник шахты тов. Пугач не знал, куда меня направить. Но тут же сидел тов. Бельский, секретарь организации, и он предложил мне итти под землю.

Записали меня в бригаду тов. Марусина, она как раз спускалась на работу в двенадцать часов дня. Секретарь партийной ячейки сказал мне тогда:

— Будет трудно — приди скажи, но не убегай.

Когда я пришла на смену, меня встретили ребята из моей будущей бригады довольно дружелюбно. Наше звено состояло из пяти человек. Я пошла вместе со всеми и попала в душкомбинат.

В душкомбинате было очень тесно, и тут слышна была ругань, а для девушек не было отдельного помещения.

Пришлось одеваться там, где вешали спецовку, за перегородкой. Когда я в первый раз оделась, было мне странно на себя смотреть: сверху резиновый костюм и резиновые сапоги, под резиновым — брезентовый костюм, подпоясанный веревкой. Чувствовала я себя в этом костюме и в резиновой шапке с широкими полями очень неудобно.

Вначале было страшно спускаться вниз. Но я сказала себе: «Зина, неужели ты не привыкла ко всем неожиданностям?»

И смело пошла за ребятами.

Мы прошли ствол, потом подходную штольню; на обе стороны шли засечки. Наконец мы попали в штольню, где шла работа. Треск отбойных молотков испугал меня сначала. Но я сразу попросила настоящей работы, и меня поставили на проходку и дали в руки отбойный молоток. Это большая, тяжелая штука, к которой привязана кишка, а по кишке идет к отбойному молотку сжатый воздух.

Я не знала, с чего начинать работу, и обратилась за помощью к Марусину, своему бригадиру. Он мне рассказал все и помог взять в руки отбойный молоток. Когда я пустила воздух и прижала молоток к породе, треск оглушил меня, и содрогание зубила заставило дрожать все тело.

Кругом лила вода, здесь без спецовки было бы невозможно работать.

Проработав так шесть часов, мы вылезли и стали насыпать породу в бадьи; клети тогда еще не было.

Мне нравилось здесь, что я стою в ряду со всеми и что я не архивариус.

Но на четвертый день со мной вот что случилось. Мы ставили первое крепление. Ребята попросили меня поддержать раму. Кругом вода, леса много навалено. Я поскользнулась и ухватилась за бревно, а рабочий в это время размахнулся и нечаянно рассек мне руку.

После трехдневной работы я получила бюллетень.

Мне было очень неприятно, я боялась насмешек со стороны ребят, что я не сумела оправдать доверия. Я не появлялась на шахту, а когда пришла, то секретарь Бельский говорит мне:

— А мы думали, что ты уже убежала. Здесь без тебя мы завели сквозные бригады и тебя никуда не поставили.

Но я начала усиленно работать, чтобы оправдать доверие.

Аварий настоящих больше со мной не было, аварии эти происходят от суетни. Но впрочем был со мной такой случай, уже позднее, когда я работала бетонщицей.

Однажды наверху остановилась бетономешалка, и мы гнали бетон с соседней 18-й шахты. Путь был очень плохой, стыки рельсов были расположены то выше, то ниже. О том, как плохи у нас пути, говорил потом Лазарь Моисеевич.

Канавы для стока воды открыты, ноги проваливаются. Мы, трое девушек, гнали вагонетку, и вдруг перед вагонетки у нас соскочил. Дело с бетоном было очень спешное, мы решили вагонетку поднять. Двое из нас стали брать вагонетку на подъем, а я толкала в это время вперед. Рельсы были неправильно уложены, — это довольно стыдно для начальника шахты, — вагонетка соскочила, упала и придавила меня к стенке.

Кричать о помощи было некому, потому что тут перегон большой и ребят никого не было. Я извернулась, оттолкнула вагонетку и опустилась вниз. У меня был надлом ребра.

После меня назначили на ствол, на выдачу породы. С месяц или больше, я не помню, я работала на стволе на подаче породы. Я была хозяином ствола и никого к своей работе не подпускала, слушая распоряжения только своего сменного инженера.

Наша смена выдавала породы больше всех. По плану мы должны были выдать за смену 40 вагонеток, но мы выгоняли и 60.

Через некоторое время мне наскучило работать на стволе, и я начала опять проситься на проходку, но я была хорошим хозяином ствола, и меня отсюда не отпускали.

Это был период, когда началась сбойка шахт № 17 и 18.

Во время сбойки все ребята были заражены энтузиазмом и не выходили из забоев по три-четыре смены. И я из шахты не выходила. Большая радость смотреть, как работают наши ребята. Мы все точно готовились к чему-то великому.

Первое время, когда я пришла на шахту, я не имела конечно квартиры и ночевала в душкомбинате. Жила я так три месяца. В душкомбинате пыльно, душно и грязно. Один раз увидел меня секретарь партийной ячейки, выгнал меня оттуда и послал ночевать в ячейку. Но когда я работала в ночное время, спать было и вовсе некогда. У нас в Несвижском городке был только один барак, и поместить меня было некуда.

Вот почему неправы те инженеры, а бывают и такие партийцы, которые обижаются на то, что снимают их с прямой работы и заставляют строить бараки.

Я сейчас живу в Несвижском городке, в «Доме молодого ударника», и имею очень хорошую комнату.

Сейчас я учусь на мастера тоннельного дела.