К. Т. Белоусов, заместитель начальника участка шахты № 18

У нас, донбасcовцев, выработалось трудно объяснимое чутье на породу. Мне например в забое достаточно постучать в стенку, чтобы сказать, когда и где обвалится. Постучишь, и гул такой особенный получается: по-нашему называется — «бунит».

Теоретически это обосновать трудно. Но вот я, начальник участка, разрабатываю калотту, и инженеры говорят:

— Вот надо такое-то кольцо сделать…

А я посмотрю и отвечу:

— Нет, не такое надо, а этакое…

И в результате у нас всегда получалось, как говорится, тютелька в тютельку, и никогда никаких неприятностей не было. У меня лично не было ни завалов, ни посадки.

На метро я пришел работать 3 августа 1933 года сменным техником на шахту № 17-18. Проработал с месяц, и меня сразу же назначили начальником участка. Уже когда я приступил к работе, ствол был пройден. Нижнюю штольню тоже уже засекли. Воды на шахте тогда было — уйма.

Нас два раза затопляло. Приток известковой воды обилен, а насосы работают неважно.

Однажды вода начала подниматься так быстро, что все растерялись: меня как раз в это время на шахте не было. Начала вода подходить уже к моторам. Когда я спустился в шахту, вижу — мой надзор и слесари боятся видимо промокнуть и суетятся без толку по доскам и трубам. Я подошел, схватил одного и сунул в воду, потом другого, а сам уже по пояс в воде. Поставили центробежный насос, откачали воду, моторы спасли.

Вскоре после этого меня назначили ночным помощником начальника шахты № 17-18: сто ночей отдежурил я в шахте. Был у нас в это время большой прорыв, но днем все работали охотно, а ночью охотников было мало. Я же приходил с вечера, и до утра приходилось находиться в шахте. Таким образом вся ответственность лежала на мне.

Горячее было время. Замечательно работали комсомольцы, а особенно здорово — женщины. Работали они так, что и вспоминать об этом нельзя без волнения.

О работе на метро первой очереди можно многое рассказать, но особенно памятно мне одно деловое столкновение с американским консультантом Морганом. На нашем участке готовили станцию «Кировские ворота». Станция будет с трехсводчатым вестибюлем. Это правильно. Наш метро должен быть лучшим в мире, и я лично — горячий сторонник таких сооружений, которые были бы лучшими не только с точки зрения качества, но и с точки зрения красоты. Словом, я за трехсводчатую станцию.

Когда приехал Морган и посмотрел, что все держится на стойках, он пришел в ужас и кажется написал даже тов. Кагановичу письмо, что дело обстоит катастрофически, что все завалится. Когда Морган спустя три недели пришел снова взглянуть, то был чрезвычайно удивлен: у нас все уже было заковано бетоном.

Случай с Кировской станцией заставляет меня высказать такой принцип: основным законом в области разработок пород должно служить положение, что слабых пород как таковых вообще не существует, но есть чересчур медленная работа, медленное продвигание, и это конечно опасно.

Если вы будете топтаться на одном месте целый месяц даже в известняке, то известняк над вами завалится, но если вы в самой плохой глине сделаете работу в течение суток, работа ваша будет стоять, как миленькая. Отсюда — Морган прав, когда говорит, что нельзя допускать разрыва между креплением и бетонированием.

Конечно прав Морган, но недаром же и мне за участие в освобождении Донбасса от белых и восстановлении его присвоили звание заслуженного шахтера Донбасса, дали грамоту и библиотеку. Прав Морган, но не менее правы и мы.