Д. И. Велигура, проходчик кессонной группы

Странно начинать рассказ про метро со своего отца — он метро не строил. Ушел он на военную службу из нашей деревни Новостроевки Днепропетровского округа в 1912 году. До 1918 года не было известно, где наш отец и есть ли отец. Потом прислал развод и приехал сам. Гостинцы привез и уехал опять в Москву.

Жил я у матери. Она крестьянка, у нее была изба и корова. Мы беднели, я жил в работниках, и сестра старшая тоже работницей была.

Приехал отец. Хотел сперва взять меня.

Я его не знал. Не поехал.

А сестра поехала.

Пошел я в девять лет батрачить.

Написала сестра, что живет в Москве, и я к ней поехал в 1921 году. Был я в то время неграмотным.

Сестра не много зарабатывала.

Я пошел в Моссовет определяться на какую-нибудь работу, меня послали учиться на столяра. В это время встретился я в Москве с отцом.

Устроил он меня, как доброго знакомого, в Бауманскую строительную контору. Дали мне оттуда командировку в Магнитогорск. Приехал я в Магнитогорск. Там вся земля покрыта щепками. Работают одни плотники. Потом, когда построили бараки, я начал работать на кирпичном заводе бетонщиком.

Поехал я в Москву. Поступил на фабрику «Парижская коммуна», — работал там знакомый человек — отец. Здесь я вступил в комсомол, и у меня прошла обида на жизнь.

Я работал там точильщиком, и прочил меня начальник цеха перевести в слесари, но меня не отпускали с той работы, потому что работал я за четверых.

Комитет комсомола предложил мне пойти на метро. Мобилизовался я в июне 1933 года на шахту № 21-бис. Проработал я наверху два дня, потом меня обследовали, посмотрели здоровье и спустили в кессон.

Спасибо отцу, родил здоровым.

Работал я на кирпичном заводе, работал на бетоне, все мне было знакомо. Только со здешним воздухом я не был знаком.

Старые кессонщики мне говорили, что здешний воздух переносить трудно. Они нас смущали, потому что им было неудобно, что комсомольцы идут в кессон. Сами они привыкли, идя на работу, брать с собой поллитровку.

Взяли меня потом не надолго в армию. Я все о кессонах думал. Я вернулся, попал бригадиром поверхностной группы — компрессоры устанавливать. Потом пошел на 24-ю шахту, поставили меня на проходку. Я сам плотник и с досками знаком, легко понял, как надо засечку делать, открывать лоб, чтобы продвигаться вперед. Меня назначили звеньевым, а сейчас я работаю бригадиром.

Не все в Москве знают, что такое фурнель. Фурнель есть вертикальный ход, соединяющий две штольни, расположенные друг над другом. Мы разрабатывали фурнель снизу.

Мы пробирали профиль для последней потолочной марчеванки.

Эту марчеванку мы не поставили, так как хотели пойти поскорее, а вышло подольше — стал песок сыпаться. Мы закладываем, а тов. Хотьковского сшибло вниз.

Тов. Колесников кричит:

— Давай уходить!

А я говорю:

— Давайте никуда не прыгать, а скорее бутить.

Поднялись мы выше и перекрыли.

Кессонная работа трудная. Вот раз пришел к нам сменный инженер Иванов. У него очень слабые уши. Его зажало воздухом.

Хлопушка — это трубка, по которой идет воздух; она открыта, а когда воздух напирает, она захлопывается.

Тов. Иванову трудно, он поддерживает хлопушку, а я у телефона передаю, чтобы спускали давление. Тут его сильно притиснуло, он закричал и полез в трубу, там, где грунт выдают, — там быстрее можно выбраться на поверхность, но вредно. Я ему кричу об этом. Он полез обратно.

— И в самом деле, — говорит, — я инженер, мне неудобно…

Затем посидел немного.

— Как будто стало проходить. Скажи, чтобы повышали давление.

Когда дали воздух, то можно было наблюдать, как сильно вода убывает. Очистили кессон, взяли грунт из-под ножа и посадили его до проектной отметки.

У нас комсомольские бригады хорошо работали. И дисциплина была хорошая, комсомольская.

Работала у нас еще бригада некоего Шашкова, который потом оказался сыном раскулаченного.

Работали у него настоящие люди, а душок все-таки был.

Шли все время с превышением на 200%, а при обмере этого не оказалось, значит приписывали.

Комсомольцы работали дружно, и я получил за успешное окончание нижних штреков значок похода им. Кагановича. Потом был назначен сквозным бригадиром по верхней штольне.

Верхняя штольня была как раз под фундаментом дома, где жило триста пятьдесят семейств.

Упустишь грунт — лопнет дом, станут людей выселять, разрушишь ты чужое семейное счастье. Мы делали по 1,7 метра и дом сохранили.