Пока шла дискуссия, на метро работала созданная по предложению Московского комитета и лично тов. Кагановича комиссия по обследованию состояния работ.
 |
| Общий вид станции «Ул. Коминтерна» |
20 октября в Моссовете было созвано совещание для заслушания результатов работы комиссии. В совещании приняли участие товарищи Каганович, Хрущев, Булганин. Это было незадолго до окончания нами всех работ по постройке шахт.
Когда дело дошло до арбатского радиуса, Лазарь Моисеевич сказал, что предварительное ознакомление с планом построения радиуса не удовлетворяет ни Моссовет, ни Московский комитет.
— Мы не можем согласиться итти способом, который не гарантирует целости зданий и подземного хозяйства и к тому же не укладывается в установленные сроки.
Лазарь Моисеевич предложил нам поискать какие-либо иные пути преодоления трудностей проходки, чем перекладка колоссального количества труб или бурение 50 тысяч скважин.
Эта речь Лазаря Моисеевича, из которой совершенно четко вытекало, что парижский способ отнюдь не является фетишем и что будет принят любой способ, если он отвечает поставленным перед строителями задачам и срокам, нашла живой отклик у собравшихся.
Тут же на совещании ряд инженеров высказал свои взгляды на способ прохождения арбатского радиуса:
— Мы предлагаем уйти на большую глубину, метров на 20-25, там можно спокойно работать, без страха завалить улицу. Имеющийся древний размыв, пересекающий на этой глубине улицу Арбат примерно посредине, можно пройти с помощью щита…
Так говорили главный инженер кировского радиуса А. И. Гертнер и профессор Пассек.
— Я категорически против глубокого заложения, — возражал американский инженер Морган. — Это чрезвычайно усложнит проходку и сорвет поставленные сроки. Я предлагаю итти на небольшой глубине, но щитом, тогда придется произвести лишь частичную перекладку подземного хозяйства.
— А как быть с укреплением домов?
— Дома заранее укреплять не потребуется. Раньше проходка, а потом укрепление фундамента. А пока дома удерживаются гидравлическими домкратами. Это сэкономит много времени.
Предложение это не лишено было технического остроумия, но практически оно показалось мне непригодным. Пока прибудут из-за границы щиты, пройдет не менее полгода. А где гарантия, что мы и со щитами, проходя на небольшой глубине, не завалим улицу?
Очень нервно выступил С. Н. Розанов, почувствовавший, что его парижскому способу грозит реальная опасность.
— Я также, — говорил он, — со всей силой возражаю против глубокого заложения. Я готов даже пойти на жертву. Если парижский способ в его обычном виде встречает возражения, я согласен на полузакрытый способ, но только с тем, чтобы оставить мелкое заложение. Уход в глубину, в плывуны, в большую воду вызовет не только большие затруднения строительного порядка, но и создаст тяжелые эксплоатационные условия для тоннелей в будущем…
Я также протестовал против глубокого заложения, предлагая вести закрытые траншеи с перекладкой только части подземного хозяйства. Предложение мое было еще сырое, технически неоформленное и, как я теперь сам понимаю, для Арбата неприемлемое.
— Как же это вы, — пошутил Лазарь Моисеевич, — старый шахтер, а стремитесь вверх? Вам на роду положено опускаться поглубже. Не трать, куме, силы, опускайся на дно!
Так мы ни к чему и не пришли на этом совещании. Но перелом все же наметился. Принятый способ работ — парижский — был всеми почти признан неприемлемым для Арбата.
Лазарь Моисеевич предложил создать комиссию во главе с тов. Абакумовым для проработки всех вариантов. В эту комиссию вошли все «спорщики»: Гертнер, Розанов, Пассек, Ломов, Бобров.
Надо сказать, что это было только начало наших споров. Наибольшего ожесточения они достигли позднее. Говорят, что истина рождается в споре. Но как не похожа была эта рожденная нашими спорами — точнее, вопреки спорам — истина на те «истины», которые все мы высказывали в процессе самой дискуссии!
Спор в конце концов разрешил Лазарь Моисеевич просто и мудро.
А пока что приступившая вскоре к работе комиссия тов. Абакумова осудила предложение Гертнера и Пассека, как «совершенно неприемлемое и очень опасное».
Почему «опасное»? Да потому, что малейшая авария щита на глубине 25 метров могла грозить колоссальной катастрофой. Мог быть выпущен плывун, образовалась бы огромная воронка посреди Арбата, и в эту воронку ушли бы дома. А получение щитов из-за границы, а организация компрессорного хозяйства для работы под сжатым воздухом? Сколько времени уйдет на это!
Тов. Абакумов предлагал уйти на еще большую глубину, этак на 30-35 метров, чтобы знаменитую арбатскую промоину, предварительно заморозив ее, пройти на протяжении не 400 метров, как это получается у Гертнера, а на протяжении 700 метров. Сам автор говорил, что даже при прохождении щитом его способ потребует не меньше двух лет.
Мы с инженером Бобровым предложили — если уж уходить в глубину — зарыться еще глубже, метров на 40-45, под указанный размыв.
Метод наш тут же был окрещен уже не глубоким, а «глубочайшим».
Вообще говоря, я был против глубокого заложения на Арбате, где природа сама как бы диктует неглубокое заложение. Однако как инженер, как техник я никогда не был принципиально против глубокого заложения, если этот способ может удовлетворить тем условиям, которые поставлены перед нами руководством. Срок проходки я указал — полтора года. Если уж итти в глубину, то надо создать для проходки наиболее благоприятные условия. Их мы могли иметь только в том случае, если пойдем под арбатской промоиной.
В процессе разработки всех этих вариантов мы нередко обменивались резкостями, споры носили очень страстный характер.
— Ваше предложение, Александр Иванович, — бросал Розанов Гертнеру, — не инженерское предложение!
— А ваше предложение, Семен Николаевич, в наших условиях, — это, простите, техническая авантюра!
Все наши «технические» недоразумения отлично улаживал Егор Трофимович Абакумов.
При всем обилии предложенных вариантов ни один из них не укладывался в указанные нам сроки.
— Способ найдите, какой хотите, — говорил нам на упомянутом заседании в Моссовете Лазарь Моисеевич. — Пусть этот способ будет несколько тяжел для вас, техников, но чтобы не пострадало от проходки население и получило во-время свой метрополитен.
И вот со всеми нашими вариантами глубокого заложения, тщательно подработанными, комиссия наша в полном составе была 15 ноября вызвана в ЦК к тов. Кагановичу.
Тов. Абакумов, изложив весь ход дискуссии, прямо заявил, что комиссия, тщательно взвесив все предложения, пришла к выводу, что ни один вариант не отвечает поставленным перед нами партией и правительством задачам.
Товарищи Каганович, Хрущев и Булганин, ознакомившись со всеми вариантами, пришли к выводу, что глубокий способ для арбатского радиуса не приемлем.
Тут-то Лазарь Моисеевич впервые и высказал свою мысль, что нам нет никакой необходимости итти обязательно под самой улицей Арбат или улицей Коминтерна.
— Разве не все равно пассажиру, который едет под землей, где именно он проезжает — под домами ли, под переулками, под дворами или под улицей? Ему важно только в определенном, удобном для него пункте войти в тоннель и в таком же удобном пункте из него выйти. Что ж, станции мы поставим на площадях, а тоннель поведем там, где это наиболее удобно для нас, близ Арбата, но не обязательно под самой улицей.
Лазарь Моисеевич сказал нам, что его все время удивляло, почему мы, работники Метростроя, так упорно стоим на том, чтобы трасса проходила именно под улицей, несмотря на то что с этим связано столько трудностей.
— Это естественно для капиталистического города, где владелец того или иного дома или двора является одновременно владельцем недр и за нарушение своих недр потребует немалую мзду. У нас и дома, и дворы, и недра являются собственностью государства. В чем же дело? Именно на Арбате много боковых улиц и переулков, много дворов и стареньких домов. Отход от улицы здесь гораздо более легок, чем на других радиусах.
Колумбово яйцо было поставлено.
Отвергнув все варианты глубокого заложения, Лазарь Моисеевич предложил нам детальнейшим образом разработать внеуличный вариант направления трассы, а также способ работ, приняв за основу мелкое заложение.
