Наши шахты должны были выполнить сложный комплекс работ на подходах к станции «Красноворотская».
Люди, побывавшие в московской подземке, помнят, что в некоторых участках трассы нормальные двухпутные тоннели через систему широких уступов расходятся на два однопутных тоннеля. Это узел подземных путей. Здесь стоят стрелки. Здесь поезд, вылетающий из узкого жерла тоннеля, попадает в просторные и свободные пространства — переходные камеры. Дальше однопутные тоннели бегут уже «в одиночестве», чтобы подвести составы к платформе подземной станции.
 |
| Станция «Комсомольская площадь» |
Устройство такого узла тоннелей и пришлось на долю наших шахт.
Точнее: что сделали шахты? Построили два однопутных тоннеля общей длиной в 301 метр. Соорудили три переходных камеры, соединившие нормальный двухпутный тоннель с двумя однопутными. И наконец прошли отрезок нормального двухпутного тоннеля.
В общем мы построили 301 метр однопутных тоннелей и 132 метра двухпутных. Весь этот подземный комплекс проходит от станции «Красноворотская», идет вниз по Каланчевской улице и, не доходя 13 метров до Южного переулка, смыкается с двухпутным тоннелем. «Опытный» пассажир метро сумеет во время подземного путешествия заметить эту часть сооружения и оценить его масштабы, размах и техническую эффектность.
Как и все метростроевцы, мы работали в самой гуще города. В непосредственной близости от наших подземных работ с правой стороны находились дома № 2, 4 и 6. Два последних дома — густо населенные, большие. Параллельно этим домам на глубине в 3-3,5 метра пробегали семнадцать кабелей Могэса и 26-дюймовая водопроводная труба.
Ближе к станции «Красноворотская» трасса с левой стороны проходит под небольшими домами № 5, 7 и 9. Больших хлопот эти скромные строеньица нам не причинили, да и мы не очень беспокоили их.
В геологическом отношении участок нам попался очень тяжелый. В 12 метрах от поверхности залегают здесь мощные плывуны шириной пластов до 4 метров. Ниже расположена юрская глина, в которой устроены своды наших однопутных и двухпутных тоннелей. Кое-где калотты сооружались в непосредственной близости к плывунам. Это было в камерах № 16 и 17. Мощность юры не превышала здесь 45-50 сантиметров. В кессонном же участке юра была совершенно смыта, и калотты и верхние штольни нам приходилось разрабатывать в самых плывунах. Ниже юры по всей трассе лежит мощный известняк, в котором проложены стены и основание тоннелей.
Весь перегон между Красными воротами до участка кессонной группы был пройден закрытым способом. Проект предусматривал сооружение тоннелей обычным бельгийским способом. Специфические условия участка заставили нас применить целый ряд своеобразных и смелых «вариаций», которые к сожалению по-настоящему поймет и оценит лишь сведущий в горняцком деле человек.
Каждый из нас — инженеров, техников, рабочих — пришел на метро с известным техническим опытом. Тут были горняки, строители, путейцы, электрики. Были представлены почти все отрасли знания и инженерного искусства.
Не было только одной специальности — метростроевской.
И вот мы переучивались. Учиться нам приходилось в процессе борьбы за тоннель. Трудности возникали на каждом шагу. Расплачиваться за промах, зевок, неосторожность, беспечность нам приходилось тут же. Прекрасная школа! Как-то шахта недоучла всей сложности геологии и поставила в штольне неправильное крепление. Это чуть не привело к катастрофе и не вывело из строя 26-дюймовую мытищинскую водопроводную магистраль. Этот урок мы учли при кессонных работах у дома № 6.
За каждым нашим шагом внимательно следили всегда готовые притти на помощь товарищи из Московского комитета. Никита Сергеевич Хрущев например при одном из своих посещений шахты подробно обсуждал с нами вопрос о том, как обеспечить сохранность дома № 4. Он требовал принять самые радикальные меры предохранения. Он обладал искусством ободрять людей. Он шутил:
— Лучше всего взять и поселить самого Машкевича в этом доме. Небось, если он очутится в шкуре жильца, моментально найдет выход из положения и дом спасет.
В доме № 4 я, правда, не поселился, но все меры предосторожности шахта приняла.
Я рассказываю все это, чтобы показать, в каких условиях мы учились новому делу. Отметками «уд» и «хор» были для нас такие вещи, как спасенный дом, спокойно живущая над нами улица, благополучно пройденная зона плывунов.
Коллектив наш был пестр и в техническом смысле многоязычен. На метро пришли люди разных специальностей, а то и вовсе без специальностей. Тут были старики и комсомольцы, партийные и беспартийные, видавшие немало на своем веку и вовсе неопытные. Но все мало-помалу приучались драться за порученное им дело. Мне приходилось работать на крупнейших стройках Союза, но то, что я увидел на шахте Метростроя, было поистине удивительно. В самое короткое время слесари, портные, булочники превращались в самых заправских забойщиков, тоннельщиков, изолировщиков, бетонщиков.
Вот комсомольцы Шитов, Быткин, Шаров, Шлухов, Петухов. Они пришли на шахту по зову партии. Совсем недавно они не знали, что такое пневматический молоток, не умели крепить не только плывуны, но самый надежный грунт. Сейчас они изучили повадку предательских недр, победили плывун и возвели в нем тоннель.
Воспитались у нас и молодые инженеры. Самые сложные участки переходных камер и двухпуток были пройдены под руководством Шварцмана и Минделя. Ластович, Михалев, Киселев, Бекешев, Вялов, Сильверстов, техники и десятники, вышедшие из рабочих, вынесли на себе всю тяжесть борьбы за тоннель.
Правда, перед нами всегда был изумительный пример всеохватывающей энергии, воли и выдержки — Лазарь Моисеевич Каганович. После каждой встречи с ним перед нами открывалась какая-нибудь не замеченная раньше возможность ускорения и перестройки работы.
Ошибались мы особенно в первое время часто. Со всех сторон окружал нас неизведанный и враждебный мир московского «подземелья». Однопутные и подходные штольни кое-где были закреплены неполным «дверным окладом», т. е. Не со всех четырех сторон, а только сбоку и сверху. Крепление устанавливали не на известняк, а на юрскую глину. А людей опытных на шахте еще не было. В кровле появились частичные выпуски глины. Кровля потрескалась и стала пропускать воду из вышележащих плывунов. В результате размокания пород равновесие в выработке было нарушено, она подверглась колоссальному давлению извне. Выработка пришла в совершенно негодное состояние. Крепь, опиравшаяся на юрскую глину, начала садиться, деформироваться, так что в июле нам пришлось снова перекрепить всю выработку и ножки крепи поставить на надежный и прочный известняк.
Период обостренного давления на крепь прошел. Породы успокоились.
Наука не прошла бесследно. К проходке штолен на двухпутном тоннеле мы подошли более вооруженными. Но опыт в наших руках был все еще неполный. И здесь тревожили нас осадки крепления, доходившие кое-где до 33 сантиметров.
Осадки отразились и на поверхности. Да, теперь мы знали, что такое горные работы в центре шумного города, под улицами и домами. Осадки заставили нас разрыть траншею для наблюдения за 26-дюймовой водопроводной магистралью. По эта траншея и становилась порой виновницей наших бед. После обильных дождей она привела окружающий грунт в движение, а кончилось это тем, что в доме № 4 появились трещины.
Дом был четырехэтажный. Мы должны были отстоять его во что бы то ни стало, избавить от возможных катастроф, не допустить до положения, когда придется спешно выселять людей.
Трещины и осадки вызвали настоящее волнение во всех этажах. Пришлось прекратить взрывные работы под домом, ибо малейший звук в недрах психологически очень скверно действовал на людей и порождал настоящую панику.
Положа руку на сердце — тревога была очень преувеличена, а хлопот она нам принесла уйму. Несмотря на то что мы быстро мобилизовались на защиту дома, укрепили фундаменты, возвели своды тоннеля, опирающиеся на известняк, люди не успокаивались и то и дело бегали на шахту к начальнику. Один из жильцов даже потребовал от начальника шахты, чтобы тот немедленно починил ему печку, так как она дымит. Все это очень отвлекало нас от настоящей работы.
Дом отстояли. Под ним очень удачно произвела силикатизацию грунтов спецконтора Метростроя. Теперь здание отремонтировано и к удивлению жильцов даже находится в более надежном состоянии, чем до нашего прихода на участок.
К станции «Красноворотская» ведут два однопутных тоннеля. Чтобы подвести к ним нормальный двухпутный тоннель, мы сооружали три переходных камеры.
Каждая из них является тоже тоннелем, только очень просторным и широким. Первая камера при длине в 23 метра имеет ширину в 9,8 метра. Вторая камера занимает по ширине 10,8 метра, а длина ее 11 метров. Третья камера тянется в ширину на 12,3 метра, а в длину на 11,5 метра.
Если нынешнего пассажира удивляют размеры камер, которые в условиях «подземелья» производят действительно большое впечатление, то мы увеличим его удивление сообщением о том, что в действительности подземные выработки в этом месте были еще более просторными. Ведь нам нужно было выбрать в недрах грунт и для стен, и для сводов, и для основания сооружения. Таким образом в одной лишь третьей камере разработка калотты простиралась в ширину на целых 16 метров.
Сооружение действительно грандиозное.
Мы разрабатывали его обычным бельгийским способом. Это значит, что грунт прежде всего вынимался в тех местах, где в будущем будет находиться свод тоннеля. Процесс этот называется разработкой калотт.
Это была самая сложная операция на нашем участке.
При креплении кольца № 17 верхнее крепление было срезано давлением. Недра атаковали нас. Понадобилось срочно перекрепить выработку, чтобы не выпустить породы. Мощность юры в этом месте не превышала 50 сантиметров.
На перекрепление были поставлены лучшие проходчики из бригады Адушкина.
Экстренной операцией руководил Киселев. Через 36 часов пребывания в забое он был почти силой извлечен оттуда в полуобморочном состоянии. Он не желал уйти с поста до окончания перекрепления.
 |
| Вестибюль станции «Красносельская» |
И в другой раз Киселев, лучший из наших замковщиков, показал себя чрезвычайно преданным своему делу человеком. При заделке замка в своде кольца № 17 он простоял на участке до тех пор, пока снова не упал в обморок от жары, духоты и усталости.
Его вытащили на поверхность.
Придя в себя, он оттолкнул «спасителей» и снова бросился в выработку, лично закончил замок, никому не доверяя эту тонкую работу.
Разработку калотт для трех переходных камер я считаю исключительно сложной задачей. Величина подземных выработок здесь значительно превосходила размеры нормального двухпутного тоннеля. Тут требовались новые, усложненные методы работ, ибо кругом клокотали водоносные породы. Сверху и сбоку давили недра, пытаясь ворваться к нам и смести с лица земли (вернее, из «нутра» ее) все сотворенное нами сооружение.
Кольца № 15, 16 и 17, составляющие третью переходную камеру и накрывающие оба однопутных тоннеля, поражают величиной и — разрешите мне быть откровенным — красотой своей. Они могут быть отнесены к лучшим образцам инженерно-технических сооружений.
После того как в недрах повисли своды будущих камер, шахта приступила к проходке боковых штросс, т. е. выемок в недрах, где впоследствии бетонщики построят стены тоннеля. Штроссы проходились в крепких известняках и отчасти в карбонной глине. Шахта разработала их без всяких креплений. Штроссы разрабатывались в шахматном порядке, ибо над ними висел и требовал опоры свод тоннеля.
Подземный мир нашей шахты был велик и разнообразен. Его нельзя было охватить одним способом работ. Он заставлял нас искусно применяться к своим требованиям и законам. Нам приходилось хитрить с враждебными силами в недрах, иначе они перехитрили бы и раздавили нас.
При проходке верхней штольни по направлению к Комсомольской площади нам пришлось приостановить работы. Появился сильный приток воды. На 21-м метре то же случилось и в нижней штольне. Продвижение обеих штолен приостановилось. Мы вошли в зону мощных плывунов. Лоб забоя был забетонирован.
Шахта пыталась продолжить проходку нижней штольни, миновала 2-3 метра и снова остановилась. Дальше итти было опасно. Могли натолкнуться на размыв поймы реки Ольховки.
Стоявшие впереди буровые скважины сигнализировали нам, что дальше к Комсомольской площади юрская глина смыта и место ее заняли те же плывуны. Известняки заметно понижались в направлении к площади. У Южного переулка штольни должны были пересечь старое русло речки Ольховки.
Союз наших подземных врагов в этом месте был слишком велик, чтобы мы могли справиться с ними обычными методами.
Весь участок требовал применения сжатого воздуха. Это должна была сделать кессонная контора Метростроя. По проекту здесь следовало применить германский способ разработки.
В январе 1934 года шахта получила срочное распоряжение тов. Абакумова о постройке шлюзовой камеры. Камеру полагалось сооружать кессонной конторе, но по соображениям организационного порядка Метрострой возложил эту работу на нас. Нужно откровенно сказать, что, принимаясь за постройку грандиозного сооружения (300 кубометров железобетона), мы были немного смущены. Нас затрудняла не столько сложность его возведения, сколько незнание специфических условий, в которых камере придется работать. Она должна быть не только прочной, но также абсолютно воздухонепроницаемой.
Прежде всего мы тщательно изучили проект шлюза и вместе с главным инженером кессонных работ тов. Тесленко внесли существенные поправки в коммутацию воздухо— и сетепроводов. Предусмотренные проектом деревянные двери заменили железными.
Затем приступили к сооружению шлюза. Все наши усилия направлены были на тщательную бетонировку и уплотнение в местах соединения тоннеля со шлюзовой камерой. Каждый из работавших здесь людей прекрасно понимал, что если соединения допустят в будущем хотя бы незначительную утечку воздуха, это может вызвать аварию в забое, который находится под защитой сжатого воздуха.
Регулировка камеры и ее испытание показали, что наш коллектив прекрасно справился с новой для него работой.
И вдруг мы узнали, что управление Метростроя возлагает на нас также и проходку под сжатым воздухом. Получилось, что мы шлюзовую камеру как будто для себя сооружали.
Мы хорошо знали друг друга в коллективе. Мы знали меру своих возможностей. За решение новой и увлекательной задачи мы взялись с увлечением, хотя до сих пор никто из нас не работал под сжатым воздухом. Но ведь год назад и метрополитена никто из нас не строил, а ведь вот они уже лежали под нашими ногами — созданные нами тоннели. Совладаем и с воздухом.
Еще во время регулировки дверей у шлюзовой камеры многие из наших людей успели побывать под небольшим давлением. Несмотря на ряд предохранительных мер каждый раз мы находили спрятавшихся за шлюзом людей — любителей испытать новое ощущение.
Выбрали наиболее энергичных и знающих рабочих и специалистов. Приступили к проходке под сжатым воздухом.
Сооружался участок двухпутного тоннеля длиной в 70 метров.
Компрессорное хозяйство наше состояло из трех компрессоров завода «Борец» общей производительностью в 66 кубических метров воздуха в минуту и одного запасного парового компрессора «Ингерсоль-Ранд» на 38 кубических метров в минуту.
Чтобы уменьшить потерю воздуха, забетонировали нижнюю штольню и весь лоб обнаженного за шлюзом известняка.
Проходка велась вручную — на молотки, на клин, на балду. Давление в кессоне с 0,8 атмосферы свели к 0,5-0,6 атмосферы. По мере увеличения объема выработок давление продолжало понижаться.
Разработку калотт вели обычным бельгийским способом. Породы вели себя спокойно.
Однако работа вручную в крепких известняках сильно замедляла сооружения тоннеля. А применение взрывных работ под кессоном было воспрещено. Дальше я расскажу, как нам удалось все же перейти к взрывным работам.
Опыт соседней шахты показал, что по мере приближения выработки к руслу подземной речки Ольховец потеря воздуха принимает катастрофические размеры. Невозможность поднять давление в выработках делает их неустойчивыми и приводит к выплыву пород.
Снова союз наших врагов в недрах брал перевес над нами, хотя шахта ввела против него такое мощное добавочное оружие, как сжатый воздух.
Мы поняли, что нужен еще один сильный помощник.
Это был искусственный холод.
Установили замораживающую установку, пробурили скважины, спустили в недра трубы с рассолом и сковали льдом весь грунт до уровня нижнего обреза сводов и с охватом среднего ядра на участке шахты № 23-бис.
Тут мы подошли со своими работами до пикета 26-7, где юра была совершенно смыта и плывуны вошли в забой штольни.
Известняк все опускался по мере приближения к Комсомольской площади. Нужно было или переходить на немецкий способ или продолжать работу бельгийским способом с установкой рам и сводов обязательно на известняк.
А известняк, как я уже говорил, скользил все вниз и вниз. Что же получалось? Наша штольня, догоняя креплением понижающийся известняк, становилась выше и выше.
Пределом для нас была высота забоя в 6 метров, ибо более длинные бревна для крепления мы не смогли бы проносить через шлюзовую камеру.
И вот мы продвигались вперед и гадали, будет увеличиваться высота штольни или нет. Если увеличится — трудно нам будет.
Показания маркшейдеров гласили, что предельная высота штольни не превысит 6 метров.
Жизнь показала, что расчет был правилен. Па пикете 25-60 штольня достигла высоты 5,5 метра и… дальше не пошла. Мне впервые пришлось наблюдать такое идеальное совпадение разведочных показаний с действительным положением вещей под землей. Это заслуга геолого-маркшейдерского бюро, работавшего с высокой точностью. Только горняк поймет, как сложна и красива была операция по сооружению штолен с невиданной высотой 5,5 метра.
Процесс замораживания шел параллельно с проходкой под сжатым воздухом. Но воздух и холод — плохие соседи. Они мешают друг другу. Просачиваясь через породы, воздух проникает в зону замораживания и вызывает движение среди частиц воды, а это затрудняет процесс обледенения грунта.
По требованию конторы замораживания мы стравили из выработки воздух. Это немедленно сказалось на состоянии выработки, и мы вынуждены были приостановить проходку верхней штольни. Без сжатого воздуха удержать плывун оказалось невозможно несмотря на самое тщательное крепление, затяжку стен и маскировку лба забоя.
Выработка стояла. Рабочих мы перевели на боковые и нижние штроссы. Пользуясь тем, что воздух стравлен, мы на этом участке стали применять взрывные работы аммоналом.
А когда возобновилась проходка под сжатым воздухом, шахта доказала возможность вести взрывные работы под кессоном. Органы охраны труда разрешили нам взрывы аммоналом. Замечательно, что выработка проветривалась даже быстрее, чем в обычных условиях. Вероятно это объяснялось утечкой газов через породы под влиянием сильного давления воздуха.
Хотя на нашем участке замораживалась лишь зона, в которой находился свод, мороз сковал всю толщу плывунов. Эта повсюду распространившаяся в недрах искусственная зима дала шахте возможность работать пневматическими молотками по всему забою штольни и в калоттах.
Сочетание мороза со сжатым воздухом позволило нам одновременно разрабатывать в шахматном порядке несколько калотт, причем длину их мы увеличили до 5,5 метра.
Затем сравнительно простым способом мы соорудили стены и лоток, и тоннель был готов.
На кессонном участке коллектив быстро справился с очень серьезным объемом работ. Сказалась выучка предыдущих месяцев. Три переходных камеры длиной в 45 метров строились 15 1/2 месяцев. А когда, вооруженные опытом, закаленные в борьбе за тоннель, мы подошли к кессонному участку, то за каких-нибудь 6 1/2 месяцев прошли уже 70 метров двухпутного тоннеля.
Это значит, что вторую очередь московского метрополитена горняки и строители построят еще быстрее, чем рекордно-скорую первую трассу.
К дальнейшей борьбе с природой под землей Москвы мы готовы. Говорим это с полным сознанием своей силы, ибо перед нами сложнейший переплет тоннелей, созданный руками инженеров, рабочих, техников, бригадиров шахты № 22-22-бис.
С. Машкевич
