Станция «Охотнорядская» — величайшая из подземных станций в мире. Она представляет собой сооружение длиной в 155 метров и шириной в 32 метра.

Встарину Охотный ряд был болотом, вернее, заболоченным руслом реки Неглинки. Через болото был перекинут мост на главный торг древней Москвы — Красную площадь.

Та часть, где стоит ныне гостиница Моссовета, была сильно размыта Неглинкой и долго не заселялась. На противоположной стороне в XVII столетии возникли дома Троекурова, Голицына и грузинских князей. Здесь же стояли старинные церкви Анастасии и Параскевы-Пятницы с кладбищами при них.

Древний размыв русла Неглинки, заполненный водоносными песками, давал себя крепко чувствовать строителям станции.

Подземные склепы кладбищ также причинили нам во время проходки немало серьезных неприятностей: на нашем пути неожиданно разверзались пустоты — там, где мы ожидали встретить твердый грунт.

Вначале станция была запроектирована двухсводчатой. Мы уже успели пройти 20 метров, когда Лазарь Моисеевич, учитывая центральное положение этой станции, предложил составить новый проект — на три свода, с двумя выходами на поверхность: северным и южным.

Разработки станции тянулись под землей от улицы Горького через всю Охотнорядскую площадь до Большой Дмитровки. По краям этой площади стоят два только что отстроенных московских небоскреба — гостиница Моссовета и Дом комитетов СТО. В ближайшем соседстве с фундаментами этих небоскребов, на глубине всего лишь 8 метров, мы должны были создать гигантскую пустоту, по своей кубатуре едва ли не превосходящую оба эти здания, вместе взятые.

Самое сложное в строительстве станции заключалось не только в трудностях геологического порядка или в наличии соседства двух небоскребов. Главная трудность была в том, что три свода станции разделялись в своей центральной части не сплошными стенами, а переходными арками, опирающимися на пилоны.

Необходимо было подобрать соотношение между свободными переходами под арками и самыми пилонами. Это предрешало основной стиль архитектурного оформления и предоставляло большие удобства для пассажиров, чего настойчиво требовал от нас Лазарь Моисеевич.

Сооружение пилонов было наиболее технически сложным предприятием, так как огромное давление, передаваемое на столбы пилонов, угрожало не только самым столбам, но и могло вызвать оседание грунта под ними.

При выборе способа производства работы мы решили остановиться на обычном горном креплении породы несмотря на то, что нам предстояло проходить в плывунах. Способ проходки под сжатым воздухом был нами отвергнут, так как при очень большой ширине выработки применение кессона отсрочило бы окончание работ на многие и многие месяцы; удержать воздух при огромных сечениях станции было делом очень трудным.

Проходка обычным горным способом на деревянном креплении в водоносных грунтах могла быть успешной только при наличии опытных кадров тоннельщиков.

На штурм плывунного участка станции были брошены лучшие бригады горняков и тоннельщиков: Расстригина, Лукьянова, Евстафьева, Ивовича и др. Эти люди пришли в нашу шахту вслед за техником Яскилевичем, заместителем начальника шахты, сыгравшим большую роль в собирании на метро старых кадровиков-тоннельщиков. Они отлично чувствовали трудности и опасности, стоявшие на нашем пути.

Весь плывунный забой закреплялся сплошным шпунтом. Получался как бы деревянный ящик, назначение которого было фильтровать плывун, т. е. Не пропустить вместе с просачивающейся водой ни одной песчинки. Здесь-то и показали себя наши кадровики. Нужно было видеть, с какой бдительностью следили они за каждой щелочкой, с какой тщательностью конопатили они пазы шпунта.

Вот старый горняк Расстригин и опытный кессонщик Мухутдинов, обливаемые потоками воды, хладнокровно затыкают сеном неожиданно прорвавшийся плывун. Тут же стоит начальник этого труднейшего участка Емельянов, по прозвищу «старый чорт», опытнейший тоннельщик. Острым глазом он сразу оценивает опасность: щель под напором плывуна становится все больше и больше. А ведь выпуск плывуна может привести к оседанию почвы и следовательно к нарушению фундаментов висящих над нами небоскребов! «Старый чорт» быстро отдает команду. Проворные руки Расстригина энергично забивают в щель сено. Мухутдинов скинул спецовку и всунул туда же. Поток плывуна временно задержан. Облегченный вздох — и люди снова берутся за крепление забоя…

Так изо дня в день, сантиметр за сантиметром, обдаваемые холодной водой, по колена в грязи продвигались вперед сквозь плывун наши бригады к месту сбойки.

Блестящая проходка 11-й шахты в небывало короткий срок и пробивка подходной штольни к станции создали фронт для работы.

В основу принятого нами способа разработки станции был положен так называемый «немецкий способ». Мы первоначально сооружали стены, а затем на готовые стены сажали своды станции. Так мы поставили крайние стены вдоль гостиницы Моссовета и дома СТО. Это были как бы барьеры, которыми мы отделили все предстоящие нам работы меж двух указанных зданий. Тем самым мы сразу же защитили эти здания от всяких неожиданностей и развязали себе руки для работы.

Вывести эти стены было далеко не простым делом. Мы работали на глубине 14 метров под землей, под одной из самых оживленных площадей Москвы. И вряд ли кто-либо из гулявших наверху москвичей представлял себе, скольких тревог и опасностей стоило нам возведение этих спасительных стен.

После этого мы приступили к кладке фундамента двух средних стен. Тут мы чувствовали себя уже гораздо увереннее.

Надо сказать, что класть стены в земле — это далеко не то, что класть их на поверхности. Мы клали стены не сплошным массивом, а небольшими частями, которые потом соединяли между собой. Мы прошли свою подземную площадь бесчисленными штольнями, общей длиной в несколько километров. Наша задача состояла в том, чтобы перехитрить породу; сделать максимально возможное в данных условиях количество ходов, чтобы расширить фронт работы; выбрать максимально возможное при данных условиях количество грунта.

В большинстве случаев нам это удавалось, но было и так, что порода оказывалась хитрее нашей инженерской хитрости: тогда нас заваливало. Плывуны не раз преподносили нам разного рода сюрпризы.

Наружная оклеечная изоляция, которую мы впервые на Метрострое применили в наших однопутных тоннелях и впоследствии на станции, получила в дальнейшем признание и распространение по всей трассе.

Вот эта самая изоляция, первым применением которой гордится наш коллектив, однажды чуть не послужила косвенной причиной срыва всей грандиозной работы, которая к тому времени развернулась на нашей станции.

Это было в праздничный день 2 мая. Огромные толпы любопытных стояли на Свердловской площади, разглядывая модель будущей станции.

Внизу под землей было тихо. Только мощные насосы откачивали воду из шахты да шипел сжатый воздух в шлангах.

Дежурный по шахте тов. Андреевцев при очередном обходе выработок обратил внимание на лежавшего около кессона сигналиста: тот был в обморочном состоянии. Андреевцев заметил, что по тоннелю шел какой-то едва ощутимый запах, от которого теснило дыхание и кружилась голова.

Он сразу позвонил мне по телефону. Ничего не подозревая, я отправился в кессон. Действительно в воздухе чувствовалось присутствие какого-то газа. Синеватые облака собирались вверху тоннеля, нависая все ниже и ниже.

К утру пришлось запретить спуск людей вниз без противогазов. Кругом шли разговоры — откуда мог взяться в тоннеле газ. Предположений было множество.

И только проходя в тоннеле с заместителем начальника строительства тов. Абакумовым, мы долго принюхивались и, посмотрев друг другу в глаза, прочли одну мысль:

— Горим!..

Истекали вторые сутки, когда я обнаружил протекание через обделку черной массы, явно пахнущей продуктами перегонки дерева. Стало ясно, что пожар идет за бетоном. В анализе появился зловещий углекислый газ, опасный для жизни. Горела изоляция.

Прежде чем взяться за тушение пожара, необходимо было выпустить из кессона сжатый воздух, усиливавший горение. Но выпуск сжатого воздуха мог вызвать осадку мостовой и аварию стоявших наверху домов. Следовательно нужно было предварительно пройти в наполненный газом кессон и тщательно закрепить выработку.

За мной пошли в кессон рабочие из бригады Матыгулина и мой заместитель тов. Зингоренко. За четыре часа мы поставили крепление, и люди гуськом, держась за канат, вышли на поверхность. После этого воздух стравили, и пожар был потушен нагнетением жидкого цемента за обделку. Грозная опасность была ликвидирована.

И опять закипела работа по проходке верхних штолен станции, а в нижних ярусах — по бетонировке котлована.

Вода упорно просачивалась в разрабатываемые штольни, заполняла котлован. Насосы захлебывались грязью. Ноги тонули в жидкой глине. Лестницы, ведущие на верхние штольни, обрастали толстым ее слоем. Спецовки рабочих, их руки и лица окрасились в желто-красный цвет карбонной глины.

И тут у людей выработались особая цепкость и сноровка, помогавшие преодолевать труднейшие условия.

В разных сечениях, высотах и направлениях шла напряженная разработка штолен под средние стенки станции. Бригады Полежаева, Родина, Воронина, Федотова и Эбериуса бодро и дружно продвигались вперед. Их не смущало то, что кровля опускалась и бока штолен сдавливались так, что иной раз мы с трудом протаскивали вагонетку между сдавленных породой штендеров.

Технический персонал прилагал немало усилий, чтобы приучить наших молодых горячих проходчиков, как и некоторых бедовых стариков, к осторожности. Лучшим впрочем учителем была сама обстановка: треск лопающихся под давлением породы верхняков и штендеров приучал рабочих к должной осмотрительности.

Станция «Красные ворота». Средний зал

Старый тоннельный волк, техник Яскевич, у которого ощущение давления породы было чрезвычайно развито, все время прислушивался к движению грунтов за крепями и приговаривал:

— Сапог ты, старый, не слышишь: там крепь поет! Давить будет, а лонгарины не заткнуты! Крепите хорошим лесом!..

Этот своеобразный язык проходчики наши отлично понимали.

Конечно трудновато было бригадиру первой комсомольской бригады Вазыху Замалдинову, показывавшему до сих пор рекордные темпы проходки, переключиться на осторожные и замедленные методы работы, но приходилось подчиняться.

Так пятый и четвертый участки закончили свои стены. Переходные арки оперлись на массивные леса. Шахта готовилась к новому процессу работ.

А вода продолжала заливать выработки. Десятки насосов не успевали ее откачивать. Тяжелее всего было работать в верхних ярусах. Температура здесь доходила до 30 градусов жары. Воздух полон испарений от разлагающейся юры. Под ногами плывут потоки грязи.

Весь коллектив — в напряженном состоянии. Начальники этих решающих участков Рыков, Олендарев и Емельянов не покидают выработок, все время следя за поведением крепей. Все ждут решительного боя за станционную калотту.

В технической части техник Малин составляет проект разработки 34-метровой калотты. За его рукой внимательно следят технические руководители шахты. Ведь этот проект не только решает задачу построения третьего свода, но и вообще впервые ставит вопрос о возможности таких выработок под городской поверхностью.

Но вот проект закончен. Руководство шахты должно было на практике доказать правильность принятого решения. Вот почему, когда была начата первая калотта, будущий потолок станции был взят нами под особое наблюдение. Каждая калотта разрабатывалась тремя бригадами, и фурнели, расположенные по транспортным штольням и поперечным штрекам, работали с полной нагрузкой. В нижних штольнях полными хозяевами были откатчики породы, с необычайным проворством шлепавшие сапогами по воде.

Подошли горячие денечки бетонировки первых калотт. Необходимо было, ни в коем случае не ослабляя темпов, сохранить высокое качество бетона и укладки наружной изоляции. Соревнующиеся бригады одна перед другой показывали все новые и новые достижения. Каждые три бригады продвигались вперед по одной линии. И если «заскочит» одна — создавалась опасность перенапряжения в других частях свода, а значит и угроза деформации грунта; поэтому «заскакивавших» приходилось «осаживать».

Пути, по которым шел бетон к месту укладки, были взяты нами под особое наблюдение. Мы поставили на эту работу сменного инженера Ольшанскую. Эта «очкастая» в мужском комбинезоне женщина энергично носилась по путям, следя за тем, чтобы не создавались пробки, чтобы бетон приходил к месту укладки «в лучшем виде».

Наверху, где происходила бетонировка сводов, то и дело покрикивали:

— Бетон давай! Заснули!..

Заместитель начальника шахты тов. Зингоренко контролировал качество бетонных работ, попутно терпеливо обучая рабочих и технический персонал правильным методам работы.

Бетонировка свода подходила к концу. На поверхности в это время проходили сильные ливни. Водостоки не успевали забирать избытки воды, стекавшие с Большой Дмитровки и улицы Горького на площадь Охотного ряда.

Однажды после двух дней сильных дождей на площади скопилось целое озеро воды, даже трамваи остановились.

В 52-й калотте, под бывшей церковью Параскевы-Пятницы, свод еще не был забетонирован. Естественно, что здесь все переживали чрезвычайно тревожные часы. Капля за каплей через подземные склепы стала просачиваться в калотту вода. Вот она уже льется из-за крепи струйками. Фаяс Замалдинов и другие стали поспешно закреплять выработку. А вода льет все сильнее. Наверху начинает оседать мостовая. И вдруг потоки бушующей воды устремились в шахту, увлекая за собой 8-метровую толщу грунта и пласты асфальтовой мостовой.

Вход в вестибюль станции «Охотный ряд»

Распределительные щиты были затоплены, и под землей воцарилась полная темнота.

— Все на местах! Не двигаться до появления света! — слышатся голоса.

И люди стояли по пояс в воде, пока не появились свечи.

Пока откачали воду и засыпали образовавшееся на мостовой отверстие, наша шахта потеряла трое драгоценных суток. Но зато все обошлось благополучно, никто не пострадал в этой аварии.

Закончив своды, мы приступили к выработке ядра. С породой справились быстро: за двадцать дней мы выдали 19 тысяч кубометров.

И мы вступили в завершающую фазу работ — по укладке внутренней изоляции и железобетонной рубашки на всей станции. Наши проходчики и технический персонал до этого не умели класть изоляцию и вязать арматуру. Пришлось всему этому обучаться на ходу. Работали мы с большим напряжением, забывая о времени. Хорошо, что арматурно-изолировочный цех, возглавлявшийся инженером Файном, оказался на должной высоте.

В постройке северного и южного вестибюлей станции огромную роль сыграли так называемые «американские мосты», возведенные нами по указаниям и под постоянным контролем начальника Метростроя П. П. Ротерта. Благодаря мостам мы сумели выполнить требование Московского комитета партии и не нарушили ни на один день уличного движения по этой важнейшей городской магистрали. Инженер-горняк тов. Савельев вместе с бригадиром Федуловым очень удачно выполнили сооружение мостов в назначенный срок. Днем и ночью можно было видеть тов. Савельева на работе внимательно осматривающим опоры моста и подробно разъясняющим рабочим все, что касалось производства работ.

Очень интересна была работа по сооружению наклонного хода, где приходилось ставить все крепления под углом в 30 градусов. Старшая смены тов. Иза Каменецкая, одна из первых женщин на Метрострое, отлично руководила работой своей смены на этом участке.

Очень интересна также история постройки северного вестибюля. По ходу работ выяснилось, что северный вестибюль не будет готов к окончанию первой очереди.

Когда этот вопрос обсуждался в Московском комитете партии, тов. Каганович предъявил нам требование закончить северный вестибюль одновременно с окончанием строительства станции. Это означало, что за пятнадцать дней мы должны были выполнить работу, которая на южном вестибюле была проделана за 2 1/2 месяца.

Первое время наши работники сильно сомневались в том, что мы успеем закончить вестибюль к назначенному сроку.

Вызвал я к себе техника Рыкова:

— Ну, как, будем строить?

Рыков особого энтузиазма на этот раз не проявил, и я назначил на вестибюль тов. Левина, мостовика, технически очень грамотного, но несколько отстававшего в темпах.

Собрались мы вместе с ним в Московском комитете к тов. Хрущеву сказать, что работу выполним в срок.

Но за два часа до того, как итти, Левин засомневался:

— Знаете, я что-то чувствую себя не очень уверенным в сроке: мало пятнадцати дней!..

Положение мое было незавидное. Поручить работу Левину я уже не считал возможным. Вызываю снова Рыкова:

— Может возьметесь?

— Ну, ладно, возьмусь!..

Настроение во время работы у него было неважное, он продолжал сомневаться в сроках.

Исключительную помощь в его работе оказывал Н. С. Хрущев. Он следил с неослабным вниманием за работой на этом участке, ежедневно его навещал, подтягивал и подбадривал работников, помогал практическими советами и указаниями.

И работа увенчалась победой. Вестибюль был закончен в этот невероятно короткий срок несмотря на все трудности.

В особенности сложной была работа на перекрестке Охотного ряда и Большой Дмитровки. Над головой поминутно пробегали трамваи. Железные балки, поддерживавшие 400 квадратных метров площади, гнулись под их тяжестью и, казалось, вот-вот лопнут. Но люди, работавшие под мостом, не задумывались над опасностью.

Большой опыт, накопленный техником Рыковым на протяжении трех лет работы, был подкреплен энтузиазмом бригад Фаяса Замалдинова, Федулова, Яремчука, Пастухова, и к пуску метро мы пришли с прекрасно оформленным северным вестибюлем.

На станции начались отделочные работы. Площадь ее была завалена беспорядочными грудами строительных материалов и мусора.

Трудно было в этой обстановке выводить ажурную штукатурку потолков и обрабатывать мрамором пилоны.

Лазарь Моисеевич, посетивший нашу станцию, предложил немедленно ликвидировать хаос. И все мы стали «старшими и младшими дворниками». Груды леса, тысячи вагонеток разного строительного мусора ежедневно выдавались наверх и увозились на свалку. Люди, не бывавшие на шахте два дня, после не узнавали ее — так быстро менялась обстановка.

Мы стали наряжать нашу станцию в серебристый, отливающий голубизной итальянский мрамор. Потолок отделывали красивыми кессонами. Стены обкладывали глазурованными плитками.

Лучшие наши бригады были переброшены на эту работу. Проходчики и изолировщики за короткий срок стали опытными мраморщиками. В двухнедельный срок мы должны были уложить 3 тысячи квадратных метров мрамора, оштукатурить до 20 тысяч квадратных метров, обделать плитками несколько тысяч квадратных метров, не говоря уже об окраске, освещении и т. д.

Последние дни перед пуском поезда нас часто посещал председатель Моссовета тов. Булганин, проверяя, сколько уложено плиток, как идет установка света, укладка мрамора и пр.

Пассажиры, идущие по нашей станции, вероятно даже и не подозревают, что этим наша работа не ограничивалась. Огромное хозяйство расположено и под платформой нашей станции. Здесь два боковых огромных коридора сплошь завешены черным кабелем, заполнены другими сооружениями, обслуживающими автоблокировку. Здесь же находятся центральная аккумуляторная станция и ряд других служебных помещений.

В этом «нижнем этаже» нашей станции борьба с водой принимала особо ожесточенный характер. Необходимо было сделать все служебные помещения абсолютно сухими и даже уютными. Окрашенные масляной краской стены, выложенные мозаикой полы совершенно уничтожают впечатление подземелья.

И вот пришел первый поезд. Трудно описать чувства, которые охватили наших строителей. Еще ночью они с тряпками и швабрами мыли полы, чистили до блеска каждую плитку. Теперь все они в новых праздничных костюмах стояли на платформе и радостно приветствовали поезд, впервые прошедший через всю трассу: Сокольники — Крымская площадь.

В окне одного из вагонов мы увидели своего «главного прораба», как мы его любовно называли про себя, — Лазаря Моисеевича. Восторженные крики «ура» огласили стены нашей станции.