 |
 |
| П. П. Кучеренко | П. А. Тесленко |
Товарищ Кучеренко пришел на Метрострой в тот момент, когда еще не знали, каким способом нужно строить тоннель будущего метро. Среди работников наметился на этот счет целый ряд мнений. Одни были сторонниками открытого способа, т. е. стояли за то, чтобы разобрать мостовые, переложить водопроводные, канализационные, газовые трубы и открыто разрабатывать тоннель неглубокого залегания. Другие высказывались за горный способ проходки. Третьи — за траншейный способ и т. д. Несколько месяцев длились споры на этот счет.
Нужно сказать, что на строительстве метро были собраны инженеры самых различных специальностей и отраслей промышленности. Одни пришли с строительства железнодорожных мостов, другие пришли из угольных или рудных районов, и все мы не отдавали тогда себе ясного отчета в том, какая предстоит огромная работа, не знали и того, как ее надо выполнять. Не знали этого и наши руководители.
Вот характерный пример. Вся трасса будущего тоннеля была разбита на большие участки, в каждом из них было по нескольку шахт. Инженеру Коробко, возглавлявшему четвертый участок от Кировских ворот до Рязанского вокзала, была поручена проходка 18-й шахты, 19-й, 20-й, 21-й, 22-й, 22-бис, 23-й и 24-й шахт. Но тогда все считали, что Коробко недостаточно нагружен, и ему поручили еще строительство дома для работников метро.
Впоследствии на эти шахты, порученные одному инженеру Коробко, были назначены пять руководителей-инженеров.
И вот шли споры, а работа не подвигалась. Пришлось Московскому комитету партии вмешаться в наши споры. Решено было управления участков, которые во всем копировали управление Метростроя, с его техническим аппаратом ликвидировать. Было решено прикрепить к каждой шахте твердого начальника, полностью отвечающего за порученное ему дело.
И прежде всего Московский комитет партии положил конец затянувшейся дискуссии, утвердив способы проходки: в Сокольниках — открытым способом, по Кировской улице — закрытым способом (вопрос об арбатском радиусе временно был оставлен открытым).
Характерно, что решение Московского комитета о ликвидации участков вначале встретило упорное сопротивление. Большинство начальников участков высказалось против их ликвидации и даже в течение нескольких месяцев подпольно сохраняло свои управления, их структуру и аппарат. Они не могли помириться с тем, что их, руководивших ранее четырьмя-пятью шахтами или дистанциями, вдруг ставят каждого начальником только одной шахты.
Пришлось Московскому комитету партии вторично взяться за упорствующих.
— Решительно ликвидировать всякое сопротивление! — предложил нам Лазарь Моисеевич Каганович. — за сопротивление будем крепко бить!
И только с этого момента началась действительная ломка старой обезличенной системы руководства работой.
Почему необходимо было ликвидировать участки? Это требование выдвигала сама жизнь. Ведь проходка шахт началась еще в мае-июне 1932 года, и за десять месяцев в большинстве шахт до проектной отметки не дошли. Между тем люди прибывали, а расставить их было некуда: фронта работ развернуть нельзя было. Не было также единой технической установки, как вести проходку шахт. Одни шли венцевым креплением, другие — шпунтами, третьи — бетонными колодцами и т. д. В общем каждый шел так, как ему подсказывал его прежний опыт. Начальники участков большого внимания каждой шахте уделять не могли, так как у каждого из них было по 5-6 шахт. В результате получалось, что шахты вглубь не шли, люди выбирали породу, выпираемую боковым давлением, вычерпывали плывуны. И случилось так, что вокруг шахты на Тургеневской площади при ее проходке мостовая просела на метр, что создавало угрозу аварии для здания Междугородной телефонной станции. Пришлось эту шахту приостановить. Просадки получились на шахтах № 16 и 20.
Эти факты были вполне достаточным сигналом общего неблагополучия на строительстве. И вмешательство Московского комитета партии было чрезвычайно своевременно.
П. П. Кучеренко в это время не раз приходила мысль о проходке шахт в плывунных грунтах кессонным способом, т. е. под сжатым воздухом. Но один он не рисковал взяться за это дело. Кроме того он был загружен в это время работой по постройке гражданских сооружений на метро. И вот, посоветовавшись с рядом товарищей, Кучеренко решил поставить перед Московским комитетом партии вопрос о том, чтобы вызвать на метро старого опытнейшего кессонщика, инженера П. А. Тесленко, что и было сделано.
 |
| Большие опускные кессоны |
До перехода на кессонные работы хозяевами положения на кировском радиусе были горняки. Это были люди с большим опытом проходки шахт в угольных бассейнах. Свой опыт они пытались применить и на метро.
Когда решался вопрос о методах проходки шахт, выдающиеся специалисты горного дела высказывались за двоякого рода проходку — забивной деревянной крепью и металлическими шпунтами. Эти два «горняцких» метода работ и легли в основу проходки шахт по Кировской улице.
Между тем проходить шахты нужно было в плывунах. Плывун — это мелкозернистый, почти пылеобразный песок с примесью 10-15 процентов глины, очень сильно насыщенный водой. При проходке такой породы, имеющей большую подвижность, нельзя было применять обычные горные методы проходки.
Москва — не степь. Здесь нельзя быть беспечным. Малейшие осадки грунта немедленно сказываются на фундаменте ближайших домов, а также и на состоянии сложнейшего подземного городского хозяйства.
Вот почему эти способы на Кировской улице не оправдали себя и были оставлены.
В особенности анекдотическим было положение на 23-й шахте около Казанского вокзала. В борьбе с плывунами на этой шахте строители забили сначала один ряд шпунтов, затем другой, потом сделали бетонную стенку, потом еще третий ряд шпунтов и еще бетонную кладку. В конце концов из громадной шахты получилась дырка, куда нормальному человеку пролезть трудно.
И вот на одном из заседаний мы предложили проходить шахты кировского радиуса под сжатым воздухом.
Было решено пройти для пробы по способу опускного колодца под сжатым воздухом 17-ю шахту. Шахта эта — довольно злополучная: опускной колодец отказывался итти, хотя на него нажимали домкратами до 600 тонн веса, так, что даже самые крупные железные балки гнулись. Однако колодец был прочно зажат в песчаном грунте на глубину 15 метров и естественно не шел.
— Что вы тут будете делать с вашим сжатым воздухом? — говорили нам техники. — Тут один может быть выход: прибавлять и прибавлять груза.
И даже предлагали привезти для этого 2-3 тысячи тонн чугунных чушек.
Уже была сделана заявка на 2 тысячи тонн чушек, и тов. Кучеренко чуть было не пошел на эту удочку.
Если учесть, что обычный двухосный вагон берет 16 тонн, то значит понадобилось бы примерно 125 вагонов чугунных чушек для этой шахты. Конечно до такого абсурда можно было дойти только от крайней рассеянности.
Было другое, не менее анекдотическое предложение. Один из очень крупных профессоров предложил поставить обычный вентилятор, и, поскольку на дворе был большой мороз, по его предположению нагнетаемый в шахту холодный воздух должен был заморозить грунт, который после этого можно будет выбирать. Пришлось довольно резко указать уважаемому профессору, что в московских условиях этот «сибирский» метод абсолютно неприменим.
Никак не хотели понять люди той простой вещи, что, если подбирать под ножом опускного колодца грунт, отжимая воду воздухом, — колодец будет сам плавно опускаться вглубь.
В конце концов нам предложили организовать проходку под сжатым воздухом на шахте № 17.
Мы взялись за организацию дела. Уже раньше мы работали вместе по кессонной проходке на строительстве мостов.
Вплотную ознакомившись со всеми проектами проходки, П. А. Тесленко прямо поставил перед П. П. Ротертом вопрос о том, чтобы проходить шахты в плывунных грунтах кессонами. И когда вопрос был решен в положительную сторону, он засел за составление проекта проходки выделенной нам «на испытание» шахты № 17, а П. П. Кучеренко поехал в Белоруссию разыскивать свободные шлюзовые аппараты. Белдортранс к этому времени заканчивал постройку ряда мостов, и оборудование оставалось у него без использования.
Белорусские товарищи решительно пошли нам навстречу, кое-где нажали, и вскоре шлюзовые аппараты были доставлены в Москву.
Теперь надо было собрать людей, которые работали ранее под сжатым воздухом.
 |
| Установка шлюза для кессонных работ |
Мы списались с некоторыми старыми кессонщиками в Сибири и на Украине и постепенно начали сколачивать штат. Для кессонщиков отвели в Бобровом переулке церковь. Тов. Кучеренко тоже поставил себе там койку и одно время жил здесь под святыми угодниками.
До нашего прихода на 17-ю шахту три раза производили реконструкцию ее. Сначала шли венцевым креплением, потом забивными шпунтами. Затем произвели капитальную реконструкцию шахты и прораба Душкина даже премировали за образцовое проведение этой работы. Но вскоре после проведения этой капитальной реконструкции, пройдя 2-3 метра, шахта снова засела на нуле.
Работникам 17-й шахты, как видно, не приходилось иметь дело с опускными колодцами. Для нас было ясно, что колодец не пойдет. Он был очень легкий (общий вес его был 51 тонна), и, если взять его поверхность, соприкасавшуюся с грунтом, можно было легко установить, что сила трения была несоизмеримо больше веса колодца, колодец был зажат. Для того чтобы преодолеть силу трения железобетона колодца по грунту, ему надо было придать больший вес.
Преимущество сжатого воздуха заключается в том, что он отжимает воду и грунт делается сухим. Следовательно уже открывается возможность его выбирать, и нож колодца больше не опирается на грунт, а висит свободно. Значит держит этот колодец только сила трения, которую можно преодолевать, делая толще стенку и тем самым увеличивая тяжесть колодца.
Мы здесь сделали так: поставили на колодец шлюзовой аппарат с потолком в 15 тонн и налили в этот потолок воду. Кроме того по предложению тов. Тесленко мы поставили по периметру колодца трубы, соединив их змеевиком, а змеевик соединили с компрессорами и стали нагнетать воздух по стенкам колодца. Таким образом вокруг внешней стенки колодца была создана воздушная рубашка, значительно уменьшавшая силу трения.
Наконец мы подготовили шахту к пуску. Дали воздушное давление. И вот сколько ни нагнетаем воздух, он все уходит. Оказывается, мы в спешке забыли закрыть трубы в кессонной камере. Как быть?
В это время на нашей шахте работало двое старых кессонщиков-татар товарищи Сабир и Вазых Замалдиновы. Они-то и выручили нас из беды. Пришлось им нырять в холодную воду, заполнявшую камеру, и забивать под водой дыру пробкой. Трубки они закрыли, утечка воздуха прекратилась, воду из камеры отжали, и вот шахта была окончательно готова к пуску.
Нужно сказать, что попрежнему многие из метростроевцев не верили в нашу затею. Поэтому к моменту пуска шахты собралось много инженеров и рабочих. Слышались такие разговоры:
— Не пойдет! Выдует всю шахту обратно! Но вот раздалась команда: травить воздух! Заработали компрессоры. Мы отдаем распоряжения:
— Ослабить давление в рабочей камере! Пустить воздух по застенке шахты!
И опять слышим разговоры:
— Видите — воздух дали, а шахта ни с места. Нет, не пойдет!..
И вот, когда закрыли краны, кругом засвистело так, что все наши «доброжелатели» шарахнулись в сторону.
Напряжение достигло крайнего предела. Кессон стоит, как живой, дрожь идет по нему, вот-вот двинется.
А потом сразу — ух! — и наша шахта со всем аппаратом пошла вниз. «Доброжелатели» опять врассыпную!
Осадка была на 57 сантиметров — ровно настолько, насколько мы подобрали из-под ножа грунт.
Это произошло в одну минуту, в то время как раньше проходили шахту по 5-6 сантиметров в сутки.
Для нас теперь было совершенно ясно, что работа пойдет успешно и дальше.
Мы прошли 15,2 метра вглубь в 17 дней. Шахта была закончена, сдана по акту, и под землей закипела работа по сооружению тоннеля.
После этого успеха на кессонщиков появился большой спрос.
И начали применять сжатый воздух, где надо и где не надо. Например на 13-й шахте, где прослойка плывуна была в 3 метра, а дальше шли карбонная глина и известняки, можно было отлично обойтись и без сжатого воздуха. Тем не менее и здесь проходили под сжатым воздухом.
После того как на шахте № 17 применение сжатого воздуха было оправдано, кессонщикам поручили реконструировать шахты № 16 и 18 и пройти новые шахты № 13, 14, 18-бис, 19, 21-бис, 23, 23-бис и 24. Работа по проходке всех этих 11 шахт была закончена в течение восьми месяцев, в то время как первоначальная проходка горным способом требовала от 10 до 14 месяцев на каждую шахту.
Когда мы проходили шахту № 17, нас посетил секретарь Московского комитета партии тов. Хрущев с другими товарищами. Прошли мы к шлюзовому аппарату, вошли в прикамерок, начали пускать воздух. Часть товарищей, не выдержав давления, покинула нас. Остались мы с Никитой Сергеевичем, приняли добавочное давление в шлюзовом аппарате, открыли внутренние двери прикамерка центральной шлюзовой камеры, спустились по лестнице, расположенной в шахтной трубе, на глубину 20 метров и добрались до рабочей камеры. Здесь происходит непосредственная работа по выемке грунта из-под ножа колодца.
Никита Сергеевич взял горсть песку, помял — песок сухой.
Тут тов. Хрущев задал вопрос:
— А нельзя ли не только вертикально, но и горизонтально итти в плывунах под сжатым воздухом и сооружать тоннель?
Для нас это предложение было неожиданным.
Почему Никита Сергеевич поставил перед нами вопрос о горизонтальной проходке? Потому что как раз в это время приостановилась проходка штольни на 10-й шахте в Охотном ряду. Там было такое обилие воды, что дальше нельзя было двигаться.
Предложение о горизонтальной проходке под сжатым воздухом было для нас совершенной новостью. Мы — кессонщики-мостовики. Много было построено нами мостов на Волге, на Днепре, на других реках. Жизнь мостовиков какая? Живешь привольно у реки, поудишь рыбки, искупаешься, похлебаешь свежей ухи и опять в кессон. И знаешь, что итти нужно вглубь вертикально, — к этому направлены все мысли. Поэтому, когда возник перед нами вопрос о горизонтальной проходке, нам пришлось крепко призадуматься, перестраивать свои мозги на совершенно новый лад.
Обратились мы к технической литературе. Кроме того запросили инженеров из бюро Конгресса мостовиков. Нам ответили, что литературы по этому вопросу нет, что были опыты горизонтальной проходки в Японии и в Испании — опыты неудачные, не получившие даже отражения в технической литературе.
Таким образом приходилось решать задачу собственными силами. Как решалась эта задача в техническом плане? Тов. Тесленко сказал, что прежде всего нужно создать такую камеру, которая задерживала бы воздух. Затем нужно придумать такую конструкцию крепления, которая также задерживала бы воздух, чтобы по мере проходки тоннеля не было утечки воздуха и чтобы он производил работу по отжатию воды. Тов. Тесленко усиленно помог работать в этом направлении. Сделал до шестидесяти вариантов решения задачи. Составит за ночь два-три варианта, а назавтра со свежей головой пересмотрит и забракует. В конце концов ни один из вариантов не подходил.
И вот однажды он пришел к счастливой мысли, что надо создать перемычку и в этой перемычке построить камеры, в которых будет держаться воздух. Это решение пришло не случайно: оно было результатом всей той работы мысли, которая до этого им была проделана. Тов. Тесленко тут же начал разрабатывать новый вариант.
Решение было найдено довольно удачное. Поскольку конструкция созрела, тов. Тесленко начал проектировать перемычку и соответствующее крепление во время проходки. Остановился он на железной перемычке.
Московский комитет партии начал нажимать, чтобы как можно скорее произвести опыт. Тов. Хрущев предложил отвести для опытной горизонтальной проходки залитую водой штольню на 10-й шахте.
Завод № 1, которому мы поручили строить металлическую перемычку и аппаратуру, затянул с выполнением заказа. А в это время мысль конструктора продолжала работать дальше, и он придумал новую конструкцию, совершенно не похожую на запроектированную.
Надо сказать, что инженерно-технические работники и некоторые заместители начальника строительства относились к нашему опыту крайне недоверчиво. Кругом говорили, что удержать воздух на большом протяжении в открытой штольне с обычными деревянными креплениями не удастся. Поэтому на завод никто не нажимал, заказ не выполнялся, а за это время и родилось новое решение задачи.
Тов. Тесленко рассуждал так: хорошо, эту маленькую штольню на 10-й шахте можно пройти, пользуясь придуманной конструкцией. Но ведь нам придется в дальнейшем разрабатывать целый тоннель Какова же будет производительность труда? Ведь в штольню можно послать всего 10 человек, а в тоннеле будут работать 200-300 человек и выбирать много породы? Как ее вывозить, как подавать материалы?
Нам предстояло осваивать труднейший по геологическим условиям участок от Рязанского вокзала до Каланчевского тупика протяжением в 274 метра. Не был решен вопрос о проходке участка между Красными воротами и Комсомольской площадью. Экспертиза указывала, что если мы пойдем здесь по намеченному профилю, мы встретим такие плывуны, что придется опускаться вниз на 35 метров и итти под известняками. Но после этого невозможно было говорить об открытом способе работ в Сокольниках, пришлось бы и там вести проходку глубоким заложением. Между тем там уже начали работу открытым способом. Оставалось итти по намеченному профилю.
В первую очередь мы разработали проект проходки участка от Казанского вокзала до Каланчевского тупика. И здесь мы приняли иное решение, иной тип шлюзовых камер, иной метод проходки. Мы решили проходить кессоном — тоннелем по вертикали, что в практике кессонщиков было совершенно новым способом. Решили заложить сразу три кессона, уменьшив их размер наполовину против намеченного, так как площадка была занята железнодорожными строениями. Эти кессоны было поручено сконструировать молодому талантливому инженеру Синельникову, выполнившему свою работу в самый короткий срок.
Приходилось до этого набрасывать десятки вариантов, как эти кессоны-тоннели сделать, как рассчитать, как устроить изоляцию, как их соединить. Кессоны друг от друга должны были отстоять на три метра, чтобы кессон не терся, не зажимался другим.
Первоначально мы применили ребристый кессон, потом сплошной кессон со сплошной изоляцией, но и от этого отказались, а решили сделать кессон с торцовыми стенками и внутри, на потолке кессона, самостоятельно изготовлять тоннельную конструкцию. Чего мы этим достигли? Прежде всего под торцовыми стенками выше потолка кессона мы клали изоляцию, штукатурили, а затем по изоляции клали арматуру и бетонировали тоннельные секции. Значит тоннельная секция между стенками вышележащего потолка кессона была изолирована, и проникновение воды через изоляцию было невозможно.
Этот вариант оказался более приемлемым — он был предложен Тесленко. Разработку и расчет этого варианта и провел инженер Синельников, окончивший институт только в 1929 году. С конструкцией в расчетной части он справился прекрасно. Можно сказать, что он один из лучших расчетчиков на метро. После кессона он предложил весьма рациональную конструкцию очертания самой тоннельной секции на трассе. Этот метод расчета был применен на нашем участке, и с ним согласился Метропроект.
Мы приступили к сооружению самого тоннеля. Для того чтобы осуществить эту работу, мы заложили три шахты — № 23, 23-бис и 24.
И вот закрутились компрессоры, зашипел воздух, отжимается вода, осушаются плывуны, сооружаются метр за метром штольни, разрабатываются калотты и наконец бетонные своды.
Здесь и была применена железобетонная шлюзовая камера системы Тесленко.
При вертикальной проходке кессоном нам не приходилось задумываться. При постройке мостов на таких реках, как Волга и Днепр, с их колоссальными скоростями воды нам приходилось решать более серьезные задачи. Здесь был стоячий плывун, который задержать нас не мог. Важно было при опускании кессона не затронуть подземного хозяйства. Но при первых посадках мы убедились, что опасность здесь нам не угрожает.
Какие новшества были введены нами на этих кессонах? Прежде всего в практике кессонного дела принято наращивать шахтные трубы при подъеме аппарата по мере опускания кессона. Наращивание трех аппаратов потребовало бы от нас дополнительного времени и средств. Мы нашли более выгодное решение, установив аппараты в секции тоннеля. Правда, была опасность, что под землей обильные воды могут затопить все, что находится в тоннеле. Поэтому мы очень тщательно продумали устройство надшахтной деревянной трубы. В результате опускание кессона прошло вполне благополучно.
Первый кессон мы опускали с наросткой опалубки, т. е. По мере ухода в землю всего сооружения наращивались стены для того, чтобы задержать грунт. Во втором кессоне мы сделали опалубку лишь наполовину, а в третьем обошлись вовсе без опалубки. Готовый сооруженный тоннель целиком шел вниз, а сверху засыпалась земля. Так он и прошел до проектной глубины.
Сэкономили мы на этом около 20 вагонов материала, который ушел бы под землю, и мы его обратно не получили бы. Кроме того при меньшей площади трения и опускания кессон шел значительно быстрее.
Сооружение и опускание кессона были поручены молодому энергичному инженеру Ф. Ф. Плющу, который отлично справился с этим трудным заданием.
Немало было у нас серьезных моментов при горизонтальной проходке под сжатым воздухом. Сначала у технического персонала и рабочих была полная уверенность в том, что мы овладеем этим новым делом. А в управлении Метростроя поговаривали о том, что горизонтальная проходка — дело безнадежное, и эти разговоры неведомыми путями передавались на шахту.
Такие разговоры не могли не отразиться на работе, а на некоторых наших работников подействовали деморализующим образом.
Немало мы попортили крови на этом деле и себе и другим. Бывало, несколько раз на день переругаемся друг с другом. И это вполне понятно. Обстановка была крайне нервная.
Дело для всех новое, а проходка идет на чрезвычайно ответственном месте, как же было не нервничать?
 |
Проходку тоннеля мы веди под устоем железнодорожного виадука. С другой стороны стоял четырехэтажный дом, заселенный 350 рабочими семьями, — старый дом, давно намеченный к сносу. А кругом подземные реки Ольховка и Ольховец, обнимающие весь этот район.
При проходке фурнеля (соединение верхней и нижней штолен) в плывунах снизу вверх однажды плывун прорвался и залил нижнюю штольню. В тоннеле крик:
— Скорей крепи, иначе на поверхности будет воронка. Дом сядет, люди погибнут.
В этот момент в шахте трудно было отличить, где командир, где рабочий, — все были заняты непосредственно борьбой с плывуном: один тащит мешок, другой — доски, третий — лопаты, чтобы не дать плывуну разгуливать по штольне нижнего горизонта.
Дом был спасен от разрушения посредством искусственного замораживания грунта под ним.
Потом пошли слухи, что мост садится. Состояние у всех нас крайне напряженное. Одна за другой начали посещать нас обследовательские комиссии. Кое-кто нам начал предсказывать, что так или иначе, не сегодня, так завтра — мост все равно завалится.
Приходилось убеждать, что пройдем благополучно, крепим хорошо, не завалим.
— Да вот спуститесь вниз, посмотрите сами, — приглашали мы.
Работали мы чрезвычайно осторожно и, когда начали проходить подходную штольню, продвигались буквально ощупью.
При работе на подходной штольне в 24-й шахте был даже такой случай, что пришлось на время остановиться. На насыпи Курской железной дороги неожиданно образовалась воронка, могло произойти крушение. Кроме того в подходной штольне находились люди, и не было гарантии, что их не завалит. Это было серьезное предостережение в нашей работе. Пришлось обдумывать каждую деталь до мельчайших подробностей. Воронка была ликвидирована, и в дальнейшем все прошло благополучно. Так прошли мы и под мостом, не допустив осадки его гранитных устоев.
Были трудности и другого рода, так сказать, психологического порядка. Мы прекрасно понимали, что наша подземная работа ни в коем случае не должна была отражаться на поверхности и тревожить население города.
Пересекая под землей реку Ольховку, мы наткнулись на пористые плывуны, которые пропускали воздух. В результате однажды после сильного дождя на площади у Казанского вокзала вдруг закипели лужи. Пассажиры, выходившие из Казанского вокзала, останавливались толпами и смотрели на это невиданное зрелище. Многие перебегали по этим кипящим лужам на цыпочках, боясь провалиться.
Шли разговоры:
— Что же это такое?
— Метро строят.
— Метро-то — метро, но почему это вода пузырится? Газы, что ли, тут идут?
— Может вредные?..
— Как бы не взорвало нас с этим метро?..
Пришлось нам выставлять к этим лужам дежурного инженера для разъяснения зрителям, что ничего страшного или опасного нет, что это нагнетаемый под землю воздух проходит сквозь грунт.
Люди успокаивались и шли по своим делам. Однако нам приходилось учитывать, что вот такие, казалось бы, пустяки могли посеять тревогу среди населения. А это в свою очередь отразилось бы и на нашей работе.
Нужно сказать о том, как росли и воспитывались люди на нашей работе. Прежде всего об инженерах. Не все выдерживали то напряжение, которое было в нашей работе. У начальника кессонных работ П. П. Кучеренко переменилось несколько заместителей. Многие из них, познакомившись с обстановкой, стремились заблаговременно уйти, чтобы не опорочить своего доброго имени. И вышло так, что инженерно-технический коллектив состоял у нас исключительно из молодых инженеров, которые попали к нам прямо со школьной скамьи.
Приблизительно тот же процесс мы наблюдали и среди рабочих. Мы очень скоро убедились, что старых кессонщиков у нас нехватит. Некоторые из них приходили на метро «за длинным рублем» — ты с него производительности не спрашивай, а подай ему 25 рублей в сутки и баста!
Естественно, что мы скоро подняли вопрос о посылке на работу под сжатым воздухом комсомольцев. Для нас выделили около 900 человек, по специальному медицинскому отбору. В большинстве это были токари, слесари, булочники, кондитеры, продавцы — словом, люди всех профессий. Только проходчиков и крепильщиков среди них не было. Перед нами стояла нелегкая задача — в ускоренном порядке подготовить из них нужные для нас кадры. Эта задача легла на плечи П. П. Кучеренко.
Комсомольцы очень слабо представляли себе характер той работы, на которую их послали. Доходило до смешного. Они знали одно, что их послали работать под сжатым воздухом, приходили к тов. Кучеренко и требовали:
— Давай, спускай нас, мы идем в сжатый воздух. А Кучеренко им в ответ:
— Погодите, погодите! Прежде чем дойти до сжатого воздуха, надо вот эти бараки и заборы сломать, расчистить площадку, вырыть котлован для кессона, изготовить нож, установить опалубку и арматуру, забетонировать, поставить шлюзовые аппараты, дать воздух и только тогда спускать людей.
— Что же, — возмущались ребята, — мы вам землю будем копать? Нет, ни за что!
— Да ведь и под землей, под сжатым воздухом, все равно вам придется копать землю, — говорит Кучеренко.
— Ну, там мы согласны, там другое дело, там мы будем в сжатом воздухе.
Все приходили с боевым настроением — работать обязательно в сжатом воздухе. А тут вдруг Кучеренко предлагает готовить котлован для кессона. На Кучеренко даже посыпались жалобы в партийный комитет за неправильное якобы использование комсомольцев.
Однажды тов. Исаков, энергичный бригадир, привел тов. Кучеренко в партком и говорит:
— Вот у нас начальник, толстый такой — не знаю, какого он происхождения, — просто издевается над нами: в тоннель не посылает, а использует на поверхности, заставляет таскать разный мусор.
Тов. Кучеренко говорит:
— Да куда я вас спущу, если еще и дырки нет?!.
Так вот день за днем приходилось усиленно разъяснять ребятам положение, провести большую разъяснительную кампанию, в которой принял участие весь технический персонал.
А тут еще старые кессонщики часто распускали среди молодежи провокационные слухи. Старики почувствовали, что, если придут в кессон молодые силы, им придется отойти на второй план. Производительность труда у стариков не могла быть такой, как у молодежи. Кроме того более грамотные и энергичные комсомольцы легче могли овладеть техникой производства. Поэтому старики запугивали новичков пресловутым «заломаем», говорили, что в сжатом воздухе лопаются барабанные перепонки, что может «схватить за голову» и человек погибнет раньше времени.
Говорили еще, что люди, работающие в кессоне, становятся неспособными к половой жизни. По этому поводу немало поступало запросов и к заместителю начальника строительством тов. Абакумову, так что приходилось даже специально на эту тему читать лекции.
В результате большой разъяснительной работы и хорошо налаженной техучебы весь комсомольский актив в очень короткое время овладел производством, и более 600 человек сдало технический экзамен на «хорошо». А старые кессонщики действительно вскоре отошли на задний план. Для стариков выдача 400 бадей грунта была рекордной, а молодые кессонщики легко давали до тысячи бадей.
Кроме того старые проходчики привыкли работать в таких условиях, что крепи не трещат, а порода сама себя держит. У нас же было не то: со всех сторон плывет, деревянные крепи трещат. И вот старики ушли. Этим самым подчеркивается роль новых рабочих в нашем производстве. У комсомольцев были колоссальная напористость, твердое стремление овладеть всеми деталями производства и ускорить его темпы. И тут на наших глазах складывался новый тип рабочего — сознательного, энергичного, инициативного строителя социализма.
Так сложилось основное ядро нашего коллектива, отлично справлявшегося со всеми заданиями и в дальнейшем ходе строительства. Все слабые, неуверенные работники быстро получали проверку в нашей трудной обстановке и отсеивались, так сказать, в естественном порядке.
Взять например инженера Понтака. Когда мы проходили один из опаснейших участков, этот человек настолько заколебался, что написал тов. Кучеренко письмо о том, что наш метод проходки неверен, что у нас ничего не выйдет, направив такие же письма в Московский комитет партии и другие учреждения. Пришлось его за дезорганизацию работы и самовольные действия уволить. На его место поставили другого инженера, но и тот не выдержал. Заменили его третьим инженером, но пришлось сменить и этого. Наконец попался человек с крепкими нервами, инженер Розенко, который и закончил эту работу.
Так отсеивались некрепкие люди и подбирались один к одному настоящие строители, сколачивался коллектив, с помощью которого применение шлюзовых горизонтальных камер было нами освоено. Участок в 300 погонных метров на шахте № 23 мы закончили раньше других именно потому, что в процессе работы у нас подобрался очень крепкий коллектив. Отметим таких инженеров, как Щеленок, Радченко, Михалков, Киеня, Скиба, Алифанов, а также мастеров — Тарасенко, Мишина и Гроздовского.
Эти люди готовы были работать днем и ночью и всегда выполняли план к сроку.
Когда мы ставили изоляционную железобетонную рубашку, мы весь наш участок разбили на маленькие подучастки, прикрепив к каждому из них инженера со своим коллективом рабочих. Эти маленькие коллективы зачастую не покидали шахту, работая круглые сутки.
Есть у нас бригадир по изолировке, мы его зовем — маленький Воробьев, потому что у нас есть другой Воробьев — большой. Приходит однажды тов. Кучеренко на работу — стоит маленький Воробьев — весь оброс битумом, только одни глаза видны. Тов. Кучеренко спрашивает:
— Чего тут околачиваешься?
— Да вот вторые сутки никак течь не заделаю.
— Сейчас же иди домой!
Приходит через некоторое время Кучеренко, уж он опять сидит, пробрался тайком с другого конца.
— Не уйду, — говорит, — пока не закончу свою изоляцию.
Таких людей у нас было немало. Бригадиры Соседов, Конякин, Малков, Велигура — все эти люди работали с подлинным энтузиазмом, были образцовыми строителями.
После того как мы закончили свой участок, наши 370 комсомольцев были переброшены на помощь шахте № 10 и там показали прекрасные образцы работы, отбив красное знамя у бригадира Яремчука. До этого бригада Яремчука давала 220 вагонеток подъема, а наши комсомольцы — 400. В итоге — комсомольцы с кессона произвели на 10-й шахте полный переворот: бригада Яремчука, глядя на них, стала давать 500 вагонеток.
После этого наши ребята работали на других шахтах, на облицовке мрамором и на бетонном заводе, всюду проявляя инициативу и действуя с большим комсомольским напором.
Парторг Копейкин очень умело развернул в нашем коллективе партийно-воспитательную работу. Мы со своей стороны принимали все меры к техническому обучению наших рабочих. Соединение высокой политической сознательности с упорным освоением технических навыков и создало тот новый тип рабочего, который был ведущей фигурой в нашем коллективе.
Таким образом наш труднейший участок был освоен первым среди всех других участков трассы метро.
После того как мы вышли победителями плывунов на Метрострое, на нашу долю выпала честь пройти шахту № 49 в Подмосковном угольном бассейне. Это первая угольная шахта в Советском союзе, которая была пройдена под сжатым воздухом. Опыт, который мы приобрели на метро, был применен нами в совершенно новых условиях.
Трудность проходки шахты № 49 в Подмосковном бассейне заключалась в том, что там, с одной стороны, шли плывунные породы до 18 метров глубины, с другой стороны — наклонно лежащие пласты, в то же время там встретились девонские воды с гидростатическим давлением в 45 метров водяного столба. По техническим требованиям там нужно было дать давление 4,5 атмосферы, а человеческий организм может выдержать добавочное давление только в 4 атмосферы. Казалось, что эту шахту пройти невозможно, и люди там форменным образом мучились. Работа продолжалась два с половиной года, и на нее было затрачено 2 500 тысяч рублей.
В конце концов угольщики обратились в управление Метростроя с просьбой помочь им в проходке шахты. Управление строительства предложило нам взяться за эту работу.
Мы применили комбинированный метод проходки: давление в рабочей камере было дано на 2,7 атмосферы, а дополнительную часть воды мы выкачивали насосами.
Таким образом шахта на глубине 42 метров была пройдена нами за восемь месяцев.
Сейчас нашим методом проходят шахты и другие организации.
