В августе 1933 года Московский комитет комсомола, уже пославший на метро три тысячи комсомольцев, поставил перед Московским комитетом партии и тов. Кагановичем вопрос о шефстве комсомола над ударной стройкой. Лазарь Моисеевич ответил:
— Шефство означает прежде всего практическую помощь. Метрострою сейчас больше всего нужны люди. Если мобилизуете еще десять тысяч комсомольцев, будем говорить о шефстве.
Эти слова тов. Кагановича стали для нас программой действий. Бюро Московского комитета комсомола приняло решение о мобилизации. Проведение этой мобилизации было признано основной задачей подготовки к предстоящему празднованию Международного юношеского дня. В своем обращении к комсомольцам столицы Московский комитет комсомола сказал:
— Метро нуждается в проходчиках, крепильщиках, плотниках, бетонщиках. Но там нужны такие крепильщики и бетонщики, которые сумели бы не только крепить и бетонировать тоннели, но и крепить дисциплину, цементировать рабочий коллектив, его волю к труду, его решимость выполнять план.
 |
| Оформление потолка вестибюля станции «Библиотека Ленина» |
Эту задачу должны разрешить десять тысяч лучших комсомольцев Москвы, мобилизуемые на строительство метрополитена.
Обращение всколыхнуло комсомольцев. На предприятиях шли митинги и собрания. Всюду обсуждали обращение Московского комитета. Большинство ребят само вызвалось итти на метро.
Мобилизацией непосредственно интересовался тов. Косарев. Он ежедневно требовал сведений о ходе мобилизации, спрашивал о настроениях ребят, о том, охотно ли откликаются на призыв Московского комитета. А об этих настроениях лучше всего свидетельствовала обстановка в райкомах комсомола.
Райкомы комсомола в эти дни были полны людей. Нормальная работа была нарушена. В комнатах секретарей заседали отборочные комиссии. В залах заседаний выступали комсомольцы-метростроевцы. Их засыпали вопросами. Ребята спрашивали, как будут работать, долго ли надо учиться, чтоб стать проходчиком, страшно ли в шахте? II только редко-редко звучал вопрос:
— А обваливается часто? Народ не давит?..
Телефонные звонки, шум и суета не прекращались ни днем, ни ночью. Районы соревновались на быстрейшее проведение мобилизации, все работники райкомов были брошены на предприятия. Они выступали там, разъясняли, рассказывали, воевали с хозяйственниками, не желавшими отпускать лучших своих работников. Но комсомольцев нельзя было удержать. Десятками и сотнями уходили они с предприятий, не дожидаясь, пока их пошлют.
Напрасно руководители предприятий уговаривали ребят остаться, подождать, пока найдут им замену. Напрасно директоры крупнейших заводов звонили в Московский комитет, прося, чтобы им разрешили не отпускать добровольцев. Комсомольцы шли целыми ячейками. Они оставляли сложные станки, покидали машины, без сожаления расставались с письменными столами в чистых и теплых учреждениях. Из светлых цехов люди переходили в темные и грязные шахты, от точных инструментов — к кайлам и отбойным молоткам. Девичьи руки, привыкшие к тонкой и чистой работе, брались за тяжелые вагонетки с породой. Тонкие платья заменила грубая спецовка, тяжелые шахтерские сапоги пришли на смену туфлям. Тут же родилась первая песня метрополитена. Ее сочинили на ходу, по дороге в райком. Слова песни были наивны, рифма хромала, но столько было в ней задора, столько уверенности!
Мы технику метро освоим,
Покажем свои образцы.
Мы лучший в мире метро построим,
И с нами никто не шути.
Но образцы удалось показать не сразу…
Недра земли неласково встречали ребят. Их обдавали потоки холодной воды, ноги вязли в густой тяжелой грязи, руки ныли от непривычной работы. Было тяжело, и многих ребят одолевали сомнения. Кое-кто даже подумывал о том, чтобы сбежать, бросить все и вернуться к себе на предприятие. Но таких было мало.
Девушки шли в шахты вслед за ребятами. А спуск в шахту был очень нелегким делом. Темно, ступеньки скользкие, держаться не за что, сверху кричат:
— Скорее, не копайся!.. Тоже шахтеры! Еле лезут!..
И если кому-нибудь удавалось спуститься скорее других, то это считалось в ту пору немалой производственной победой.
Но понемногу комсомольцы свыкались с обстановкой, втягивались в тяжелую работу. Учились владеть отбойным молотком, ставить крепления. А после смены, не раздеваясь, мокрые, с ног до головы вымазанные глиной, прибегали в комитет комсомола и весело рассказывали о своих первых успехах.
Но эти успехи были еще незначительны. Комсомольцы не завоевали пока себе места на решающих участках. Они все еще чувствовали себя гостями на Метрострое, и на них смотрели, как на гостей. Праздничные настроения первых дней прихода десятитысячников на метро растянулись надолго.
Это подметил Лазарь Моисеевич Каганович. На одном из собраний он сказал:
— Медовый месяц у комсомола на Метрострое слишком затянулся. Пора его кончить. Надо брать решающие участки и за них драться.
Указание Лазаря Моисеевича послужило толчком к перестройке работы. Комсомольцы вплотную взялись за производство. Теперь уже мало было быстро спуститься в шахту, правильно держать молоток, поставить раму. Теперь работа комсомольцев измерялась количеством кубометров вынутой породы, быстротой проходки. Комсомольцы двинулись на сбойку шахт, которая в тот момент решала дальнейшее развертывание строительства…
На сбойку 17-й и 18-й шахт поставили бригады Марусина и Пронина. Между обеими бригадами развернулось соревнование. Секретарь комсомольского комитета Леша Хохряков переходил из одной шахты в другую, подзадоривал ребят:
— Бригада Пронина дала 80 сантиметров проходки. Вы же недодали 15. Если так пойдет дальше, пронинцы раньше перейдут границу, мы запоздаем со сбойкой.
На минуту умолкло стрекотание отбойных молотков. Только журчание воды, падавшей с потолка и стен, нарушало тишину забоя. В тусклом свете лампочек молча стояли ребята.
Молчание нарушил Горшков:
— Я думаю, нам падать духом нечего. Немного нажмем, и все будет в порядке.
Горшкову возражал Федя Шаталов:
— Неверно! Голым нажимом мы ничего не возьмем. Надо установить норму проходки в смену, объявить соревнование между звеньями. Ни одно звено не может выйти из забоя, пока задание не будет выполнено.
— Надо еще точно распределить обязанности между членами бригады, — поддержал Шаталова Комаровский. Каждый должен отвечать за отдельный участок. Я, к примеру, обеспечиваю готовность инструмента, Шаталов отвечает за соцсоревнование, еще кто-нибудь — за питание.
— Я — за энтузиазм, — под общий смех закончил Горшков. Бригадир молча слушал разговор ребят. А когда они кончили, сказал:
— Все это правильно. От имени бригады беру обязательство — дать сбойку за три дня до срока. А теперь — за дело!
Молотки застучали, груженные породой вагонетки покатились из забоя. До сбойки оставалось 22 метра. По другую сторону этой стены из 18-й шахты шла бригада Пронина. Обе бригады гнали вовсю. С каждым днем становилась тоньше разделявшая их стена. Три метра проходки в сутки — такова была норма. И вот наступил долгожданный момент сбойки.
Однажды ночью, когда комсомольцы бригады Марусина остановились перекурить, в забое послышался странный шум. Сквозь стук капель донеслись новые звуки. Ребята насторожились. Глаза всех обратились в сторону сменного инженера.
Инженер улыбнулся:
— Это…
Закончить он не успел. Громкое «ура» раздалось в шахте. Ребята бросились вглубь забоя. Наиболее ретивые приникли ухом к мокрой стене. Глухой шум молотков бригады Пронина доносился сквозь толщу породы.
Сильное возбуждение овладело комсомольцами. Люди не хотели выходить из забоя. Они потеряли счет времени, сменялись только уж совсем выбившись из сил. Но и тогда не уходили домой. Наскоро перекусив и соснув два-три часа на крыше душкомбината либо в комитете, ребята снова возвращались в шахту. Никто не хотел уступить другим чести участвовать в первой сбойке.
А 20 сентября 1933 года, в день, когда ожидалась сбойка, в обоих забоях полностью собрались бригады. Стук молотков встречной штольни был явственно слышен. И вдруг раздался крик. У одного из проходчиков молоток вошел в породу по самую пружину. А когда молоток вытащили, в отверстие засиял тонкий луч света. Это была сбойка.
Люди обнимались, целовали друг друга в измазанные глиной щеки и губы. Многие прыгали от радости. А тонкая стенка породы, разъединявшая людей, рушилась, открывая все шире отверстие. Вскоре в нем показалось измазанное лицо Пронина. Он улыбался:
— Где ваш бригадир?
Тот с протянутой рукой уже спешил к нему. Крепкое рукопожатие бригадиров завершило 250-метровый подземный путь двух комсомольских бригад. А через два часа на глубине 40 метров состоялся митинг, посвященный первой сбойке.
На этом митинге выступал заместитель начальника строительства Абакумов.
— Ваша последняя проходка — рекорд. Шутка ли — семь с лишним метров на две бригады в сутки? Держите и дальше завоеванные темпы и помните, что вы — основная сила на Метрострое. Нас — старых горняков — мало. Но только не зазнавайтесь, продолжайте учиться…
Бригада Марусина получила красное знамя.
