Что же представляла собой партийная организация на Метрострое? Как она складывалась и закалялась? И как осуществляла она свою организующую роль в многотысячной армии строителей?
Вот данные роста партийной организации Метростроя. 1 января 1932 года на Метрострое было всего 11 коммунистов. На 1 января 1933 года их было уже 482 человека. А на 1 января 1934 года в составе организации значилось 1 935 человек. В последний период строительства парторганизация насчитывает 2 572 человека.
На семидесятитысячную армию строителей это конечно немного. И тем не менее этот отряд большевиков оказывал огромное влияние на успешный ход строительства.
Как это влияние было завоевано?
Конечно — в большой и упорной борьбе, шаг за шагом опрокидывая сопротивление классового врага, разбивая оппортунистическое неверие в творческие силы рабочего класса и в руководство нашей ленинско-сталинской партии.
Первые десятки коммунистов, посланные на метро, были в большинстве рабочие с московских фабрик и заводов. Никакого опыта по проходке тоннелей у них естественно не было.
Партийные организации метро только еще начинали складываться. Секретарь парткома Метростроя даже не был освобожденным работником. Люди не знали друг друга, не знали, кто к чему способен. Отдельные партгруппы, насчитывающие по нескольку человек, были разбросаны по разным концам будущей трассы и жили своей замкнутой жизнью.
Прибывающие кадры рабочих складывались из завербованных в разных концах страны, главным образом на Урале и Донбассе, горняков и тоннельщиков. Эта часть рабочих в значительной степени была заражена разного рода цеховыми настроениями и встречала вновь прибывающих московских «новичков» не слишком приветливо. Не делали они исключения и для коммунистов.
Небезынтересно показать эту обстановку «первых встреч».
Вот как рассказывают об этом старейшие рабочие Метростроя — партийцы.
«Мне очень памятен, — говорит парторг шахты № 9-9-бис тов. Абрамов, — мой первый разговор с одним из кадровых уральских рабочих Порошиным. Когда я пришел на шахту, Порошин спросил, откуда я и работал ли раньше под землей. Я сказал, что никогда на шахте раньше не работал, а пришел как коммунист по путевке партийной организации. Порошин мне на это прямо сказал: „И зачем это людей мобилизуют, какой от этого толк? Ведь вас надо пять годов раньше учить, а потом уж посылать на шахту“.
Парторг тов. Матвеев рассказывает:
»Когда я в первый раз спустился в шахту, там работали два брата Турышкиных, два брата Кориковых и другие, все свои ребята, уральцы. Первым делом я поздоровался: «Здорово, товарищи, как дела?» Осмотрели меня и спрашивают: «Московский?» Да, говорю, московский, мобилизованный партиец. «Ну, этот наверняка удерет, работать не будет». Начинают меня расспрашивать, где работал раньше. Я рассказал, что работал на химическом заводе, что там, мол, работать труднее, производство вредное и так далее. «Все равно, говорят, там лучше работать; смотри: тут ведь грязь, вода кругом. Нет, говорят, не работник ты». Я на это сказал, что грязи и воды не боюсь и как коммунист буду работать по-настоящему. На другой день к нам в шахту спустилось несколько комсомольцев. И тут уральцы говорят: «Пришли, белоручки, горе с вами!» Посылают нас троих за лежкой и огнивой. Мы долго ходили вокруг ствола, не знаем, как спросить. Так и не нашли ничего. Уральцы вдосталь над нами тогда посмеялись. Турышкин-младший говорит: «Эх, комсомолия, даже этого не знает!» мы спорить не стали, а сказали честно, что действительно ничего не знаем, что нам надо у опытных рабочих многому поучиться«.
В такой обстановке приходилось начинать работу первым коммунистам на Метрострое. Конечно в большинстве случаев эти цеховые настроения среди старых рабочих не носили злостного характера и быстро преодолевались. Упорное стремление коммунистов не только не отстать от старых рабочих, но и опередить их на производстве, откровенное признание своей неопытности, настойчивое желание как можно скорее перенять необходимые производственные навыки брали свое. „Новички“ быстро завоевывали равноправное положение и доверие среди старых рабочих и выходили на передовые линии.
Тов. Яремчук, которого на первых шагах искупали в зумпфе, рассказывает:
»На другой день меня прикрепили к забойщику, я должен был откидывать породу. Откидываю, а сам приглядываюсь к работе забойщиков. Вижу, дело не такое хитрое, взял кайло и тоже стал в забой. На третий день меня уже поставили вторым забойщиком к звеньевому-татарину Шейхутдинову. Гляжу, как он работает, стараюсь не отставать. Шейхутдинов спрашивает, где я раньше работал. Мне не хотелось ронять марку и я ответил: «В Донбассе, брат, десять лет работал». Так проработал я с Шейхутдиновым полтора месяца, учился у него. А потом, как стали засекать вторую штольню, меня уже назначили бригадиром. И тот же Шейхутдинов, который учил меня работать, сам бригадир с двадцатилетним производственным стажем, стал просить начальника шахты, чтобы его перевели работать в мою бригаду хоть рядовым забойщиком.«
Однако было бы ошибкой думать, что цеховые настроения «стариков» всегда носили невинную форму и не были использованы классовым врагом.
Чрезвычайно характерны в этом отношении эпизоды, имевшие место на кессонном участке в бригаде Романова.
 |
| Станция «Дворец советов» (ночной снимок) |
Состав этой бригады кессонщиков складывался по семейственно-бытовому признаку из кулацких и зажиточных элементов. Вновь пришедшие сюда рабочие из коммунистов и комсомольцев встретили поэтому на первых же шагах определенно враждебный прием.
«Романовцы» пустились на все, чтобы сохранить свое монопольное положение в кессонной специальности, дававшее им возможность безнаказанно прогуливать, выставлять рваческие требования к администрации, пьянствовать и вообще работать спустя рукава.
Прежде всего они начали распускать всякого рода провокационные слухи относительно трудностей кессонной работы, чтобы испортить настроение «новичкам». «Романовцы» говорили, что кессонщиков «схватывает за голову», что они глохнут, быстро становятся калеками и даже теряют способность к половой жизни.
Но когда они увидели, что партийцев и комсомольцев запугать трудно (тем более, что этим «слухам» была своевременно противопоставлена большая разъяснительная работа), «романовцы» переменили тактику. Когда «новичкам» приходилось шлюзоваться вместе со «стариками», последние нарочно открывали больше кран, чтобы дать большее давление, воздух давил на непривычные уши и причинял острую боль. Доходило до того, что «новички» были вынуждены закрывать кран и выбегать из шлюзового прикамерка.
Старики-кессонщики подавали «новичкам» издевательские советы есть в этих случаях больше конфет или целовать заклепку аппарата.
Однажды комсомолец Егорычев сказал одному из «романовцев»:
— Зачем ты пришел на работу пьяный? Тот ответил отборной руганью:
— А ты кто такой? Будешь заводить среди нас, старых кессонщиков, новые порядки?
— А вот и буду!-сказал тов. Егорычев и полез вниз по шахтной трубе, чтобы доложить сменному инженеру.
Пьяный «романовец» пустил ему вдогонку десятипудовую бадью. Хорошо, что Егорычев во-время заметил опасность и отскочил в сторону.
Когда парторганизация решила проверить состав «романовцев», оказалось, что на 90 процентов это матерые кулаки, а остальные — прямые подкулачники.
Конечно бригада «романовцев» является исключением. Было немало примеров обратного порядка, и многие старые рабочие из кессонщиков, тоннельщиков и горняков охотно передавали свой опыт молодым производственникам. Без этого мы не могли бы построить метро. Можно привести много примеров того, как бережно и внимательно передавали свои навыки работы, свою рабочую сноровку опытные мастера нашей молодежи.
Взять такого бригадира, как тов. Проскурин. Этот горняк с двадцатипятилетним стажем работы на шахтах Донбасса пропустил сквозь свою бригаду многие десятки комсомольцев. Кое-кто из стариков-соседей по работе первое время подсмеивался над тем, что он берет на себя эту добровольную «нагрузку».
— Смеяться будем потом, — серьезно отвечал тов. Проскурин. И действительно, когда его комсомольская бригада начала брать рекорд за рекордом, соседям-старикам стало не до смеха.
На первом этапе строительства в ряды метростроевцев затесалось немало случайных, даже беспаспортных людей, пришедших сюда «за длинным рублем». Стоило немалых усилий освободиться в дальнейшем от этого вредного баласта.
Немногочисленным коммунистам приходилось внимательно приглядываться к людям, изучать их и политически воспитывать. И далеко не всегда удавалось сразу распознать классового врага, зачастую ловко прикрывавшегося личиной «ударника».
На шахте № 9 работал бригадир откатчиков породы Кочетов. Он систематически вводил в заблуждение администрацию и общественные организации шахты, приписывая нормы выработки. Это был хорошо замаскированный вредитель нашего производственного плана, «тонкий» растратчик государственных средств!.. Когда у партийной группы появились сомнения в действительности норм выработки, показываемых Кочетовым, было поручено коммунистке Крупновой тщательно проверить это дело. Систематические злоупотребления Кочетова были вскрыты. Крупнова сказала об этом Кочетову, последний в ответ на это показал ей финку. Кочетов был снят с работы и отдан под суд. Оказалось, что это сын кулака, скрывающий свое происхождение.
Некий Шишков, машинист компрессора на 15-й шахте, предлагал рабочим требовать повышения зарплаты, ссылаясь на трудности работы, а сам зачастую пускал компрессор на холостом ходу, оставляя шахту без воздуха. По вине этого негодяя были потеряны многие сотни рабочих часов. В своей ненависти он доходил до того, что перерезал электрические провода, чтобы вызвать панику среди рабочих, бросал сверху в ствол шахты камни, вел антисоветскую «обработку» малосознательных землекопов из татарской бригады и т. д.
Но состав рабочих на метро постепенно пополнялся за счет мобилизованных пролетариев с фабрик и заводов Москвы. Вместе с этим быстро пополнялись партийные и комсомольские организации.
Наряду с разоблачением пробравшихся в наши ряды враждебных и чуждых людей борьба стала приобретать все более и более сложные формы. Это была борьба за овладение огромным коллективом строителей, за руководящую роль коммунистов в нем, чтобы повести этот коллектив к большим производственным победам.
