В архитектуру я пришла не совсем обычно. Хотела стать, как отец, врачом. В пору моей юности — а я окончила школу в 1925 году — в институт поступали по направлениям. И давались они, как ни странно, не нам, а нашим родителям. Отец попал в число таких счастливцев. Направление он получил. Но не в медицинский институт, а во Вхутемас. Я — в слезы, ведь мечтала-то о другом. Однако экзамены я выдержала, даже умудрилась получить «плюс» за способности (но «минус» — за подготовку) и была принята в институт.
Там я окунулась в очень интересную жизнь. Особенно привлекала дисциплина, которая называлась «пространство». По сути, это было введение в архитектуру. Вскоре на свою былую мечту о медицинском я махнула рукой.
Первые два года преподавание во Вхутемасе было общим для всех факультетов, а с третьего курса мы, будущие архитекторы, учились по специальной программе. В это время советскую архитектуру представляли различные общества и ассоциации. Меня привлекала АСНОВА. Я очень хотела учиться у профессора Н. Ладовского, но прием к нему был ограничен. Попала к другому представителю АСНОВы — Д. Ф. Фридману, затем перешла к Н. В. Докучаеву.
Я окончила Вхутемас (он за эти годы стал Вхутеином) в тот самый период, когда начали проектировать метро. В 1932 году я стала работать в архитектурном бюро «Метростроя». Этим бюро руководил С. М. Кравец. Поначалу мы, молодые архитекторы, проектировали не станции, а другие метростроевские объекты — столовые, жилье. Вскоре я стала работать над «Сокольниками», а впоследствии приняла участие в конкурсе на эту станцию. Из семи конкурирующих проектов был одобрен совместный — мой и И. Г. Таранова проект. Нашими консультантами были назначены В. Щуко и В. Гельфрейх.
С Иваном Георгиевичем Тарановым, который потом стал моим мужем, мы много работали для метро, но станция «Сокольники» всегда оставалась нашей любимой. Мы оба тяготели к аскетизму формы, и в «Сокольниках» стремились к простоте: простые колонны, простые капители, просто решенная стена… Подобный характер образов диктовался общим стилем строительства первой очереди, которая мне представляется очень целостной. (Эта целостность сохранялась и на второй очереди, а вот с третьей начались «излишества»). Единственное, что не удалось в «Сокольниках» — это сохранить предусмотренную проектом мраморную облицовку. Нами был запроектирован желтый мрамор — станция должна была быть светлой, солнечной. Но такого камня не оказалось, и нам предложили серый «уфалей». У этого мрамора очень красивый рисунок — помню, кто-то из журналистов писал, что благодаря мраморной облицовке по станции словно прокатываются волны.
Мой второй объект — «Белорусская-радиальная». Это была единственная станция, которую я делала без И. Г. Таранова. Моим соавтором был Н. Н. Андриканис, с которым мы вместе учились во Вхутемасе. Конкурс на «Белорусскую» был еще больше, чем на «Сокольники» — участвовало в нем, кажется, 13 проектов. И наш проект — прошел. Здесь нам достался прекрасный мрамор — сиреневый с темными прожилками «биробиджан», серый «уфалей» и черный «давалу». Варьирование этих трех основных цветов помогало преодолеть ощущение «подземки». Мы хотели, чтобы москвичи после трудового дня входили в подземные дворцы, залитые светом, чтобы в пути их не покидало радостное, праздничное ощущение.
Третьей моей станцией, которую я опять делала с И. Г. Тарановым, была «Новокузнецкая». Консультировал нас академик Иван Владиславович Жолтовский. Это быд художник с необычайно тонким вкусом. Он мог легко согласиться с мнением молодого автора, умел и тактично, не навязывая своего решения, подсказать очень ценное. По предложению Жолтовского появились на «Новокузнецкой» мраморные скамьи с волютами. Он поддержал нашу идею установки ряда торшеров вдоль центральной линии подземного зала, одобрил рисунок свода, тему которого мы позаимствовали из римской гробницы Валериев.
Мы заканчивали «Новокузнецкую» уже во время войны. Заготовленные для нее архитектурные детали были спрятаны в подвал. Муж вернулся в Москву из эвакуации раньше меня. В письме написал мне, что обнаружил оставшиеся не у дел прекрасные мозаичные плафоны А. А. Дейнеки, предназначавшиеся для «Павелецкой» и что намеревается использовать их в нашей станции. Мне не хотелось отягащать мозаикой легкий свод, но я не успела отговорить мужа. Когда приехала в Москву, плафоны уже были установлены…
Вспоминается работа над «Белорусской-кольцевой». Обычно на станциях метро строили высокие мраморные, около двух метров высотой, пилоны, а потом шел небольшою свод. В «Белорусской-кольцевой» мы с Тарановым решили сделать наоборот: пилоны — низкими, свод — большим и широким. У нас было много оппонентов, и самыми агрессивными были строители. Они считали, что низкие, из белого мрамора пилоны не сделают подземный зал нарядным. Но станция, тем не менее, понравилась. Мы даже получили за нее Сталинскую премию. Помню, «Белорусскую-кольцевую» осматривал Н. С. Хрущев. Он приехал с украшенной яркими витражами «Новослободской», рядом с которой «Белорусская», еще не облицованная и без побелки, явно проигрывала. Я сказала Хрущеву: «После „Новослободской“ наша станция покажется Вам Золушкой.» а он в ответ: «Но ведь Золушка превращается потом в принцессу.»
Переход, соединяющий «Белорусскую-кольцевую» с «Белорусской-радиальной», на мой взгляд, мало удался. А вот три арки, которые ведут вниз на кольцевую линию, по-моему, получились красивыми. Художник Г. И. Опрышко делал их совместно с Тарановым. Мой муж прекрасно рисовал. В душе он был не менее художник, чем архитектор, ему всегда было жаль отдавать оформление в чужие руки. Опрышко был очень тактичен и старался, чтобы его работа соответствовала замыслам Таранова.
Последующие станции — «ВДНХ»,«Измайловская», «Щелковская», «Проспект Вернадского» — в силу многих обстоятельств были менее яркими, но и они требовали огромного вклада сил, энергии и любви. Особенно печальна история станции «ВДНХ». Ее перронный зал должны были обрамлять арки с орнаментом зеленой с золотом флорентийской мозаики, работу над которой начал В. А. Фаворский. Но этому не суждено было воплотиться в жизнь. Художественное оформление запретили, распалубки покрасили масляной краской. Я избегаю бывать там.
А в целом моя творческая жизнь, посвященная метро, сложилась счастливо.
Быкова Надежда Александровна, 1907 г.р., архитектор, лауреат государственной премии СССР. В 1930 г. окончила Вхутемас-Вхутеин. С 1932 г. По 196? г. работала в проектно-изыскательском институте «Метрогипротранс».
Основные произведения:
станция метро «Сокольники» (1935, совм. с И. Г. Тарановым);
«Белорусская-радиальная» (1938, совм. с Н. H. Андриканисом);
«Новокузнецкая» (1943, совм. с И. Г. Тарановым);
«Белорусская-кольцевая» (1954, совм. с И. Г. Тарановым, при участии
З. Абрамовой, А. Макаровой, Я. Татаржинской, Ю. А. Черепановым);
«ВДНХ» (1958, совм. с И. Г. Тарановым, при участии Ю. А. Черепанова, И. Гохарь-Хармандарян);
«Спортивная» (1959, совм. с И. Г. Тарановым, при участии Ю. Черепанова, И. Гохарь-Хармандарян);
наземный вестибюль станции «Университет» (1959, совм. с И. Г. Тарановым, при участии Ю. А. Черепанова);
«Измайловская» (1961, совм. с И. Г. Тарановым),
«Щелковская» (196З, совм. с И. Г. Тарановым);
«Проспект Вернадского» (196З, совм. с И. Г. Тарановым);
Награждена орденами «Знак Почета» и «Красная Звезда».
