Г. А. Шитов, десятник шахты № 22 по тоннельным работам

Я поступил добровольно на Метрострой чернорабочим в 1931 году. На четвертом участке я проработал три дня и был направлен в буровую группу на бурение. Я был комсомольцем, и меня выбрали членом бюро ячейки четвертого участка.

В августе 1932 года был объявлен штурм плывунов. Комсомольской ячейкой была организована аварийная бригада из слесарей, электриков, плотников, проходчиков.

Жили мы в то время в бараках на Лоси. Многие из них еще не были отстроены, в окнах не было рам и стекол.

Как-то раз в выходной день позвонили с 22-й шахты:

— Опускной железобетонный колодец не садится.

Значит давление плывунов превысило давление самого опускного колодца. Подкопали породу под ножами колодца. Не помогает. Сейчас же созвали ребят — человек двенадцать. Быстро направились на 22-ю шахту. Там сделали площадку, натаскали на нее камней с Окружной железной дороги. Прораб шахты Роня определил вес нагрузки приблизительно в 62 тонны. И три домкрата нажали на опускной колодец. Так комсомольская аварийная бригада одержала победу над плывуном.

В другой раз, накануне общего выходного дня, во дворе на Кировской, 48, была устроена молодежная вечеринка. Разливалась гармоника, шел лихой пляс, и не затихали песни с присвистом. Вдруг электрический свет стал меркнуть. Через минуту он совсем погас. Выбежал дежурный от нашего комсомольского телефона.

— Товарищи… Двадцатую шахту затопило… Энергии нет, насосы не работают.

Вода стремительно прибывала. 20-я проходилась забивным металлическим шпунтом, и вода шла по нему с большой быстротой и силой. Сейчас же танцульку побоку — раз, два, и наша аварийная бригада попала прямо с бала на аварию. Мы откачивали воду ведрами. Мы организовали на лестнице живой конвейер, и ведра шли по рукам. Так работали мы минут сорок. Потом насосы заработали, и бедствие было предотвращено.

В то время на метро работали в большинстве случаев люди, пришедшие из деревни. Были бригадиры из Донбасса и кессонщики-мостовики. Попадались приисковые старатели из Сибири; попробовали было затесаться кулаки, но их быстро выудили.

В декабре 1932 года меня избрали членом бюро комсомола всего Метростроя. Здесь я неоднократно выступал за переход комсомольцев с поверхности в забой. Мы организовали комсомольскую бригаду. Во главе ее стал старый забойщик-проходчик — Афанасьев. Он работал двадцать пять лет в шахтах Донбасса.

Породу вывозили на тачках приблизительно за сто метров. С непривычки это очень трудно. Забудешь нагнуться — хлоп лбом о верхняк рамы! Только искры из глаз… Настилы были препаршивые. Часто ноги проваливались прямо в жижу, а сапоги были рваные, спецовки скверные. Из шахты мы выходили не в особо авантажном виде — чумазые, замызганные, мокрые.

Однако все работали с настоящим интересом и с любовью к делу.

Сначала породу возили по очереди. Марчеванки ставили тоже чередом. Но скоро выяснились способности каждого. Каждый осваивал технику своей работы. Нас повысили в разрядах. Мы изучили процесс постройки всего тоннеля. Первое время очень уставали. После шести часов работы даже мысль о столовой казалась утомительной — скорее бы бухнуться в постель! Потом освоились.

Наша шахта до апреля месяца считалась передовой, но у нас увлеклись погоней за метрами и довели шахту до аварийного состояния. Водоотлив работал плохо. Вода размывала юру, и штольня вся целиком села на 60 сантиметров. А как раз над штольней проходила труба мытищинского водопровода. Вода шла по ней под давлением в четыре атмосферы. Над нами произошла осадка тротуара. Труба могла лопнуть, и тогда конечно шахту — поминай, как звали. Но к этому времени на шахте № 22-22-бис сколотился крепкий коллектив ИТР и рабочих. Им руководил начальник шахты тов. Танкелевич. Произвели перекрепление двух штолен. Работать приходилось в таких местах, где даже спичке нехватало дыхания. Хочешь закурить, чиркнешь спичкой — сера сгорит, а древесина даже не тлеет. Здесь выделялся углекислый газ.

В апреле месяце 1933 года Московский комитет произвел мобилизацию первой тысячи комсомольцев. Молодежь на заводах очень заинтересовалась метро, но итти работать туда решались очень немногие. Но были даже и беспартийные добровольцы. Нас засыпали вопросами о технике работы, об условиях, о трудности, о снабжении. Инженеры читали лекции для предварительного ознакомления.

Некоторые комсомольцы, видя тяжелые условия работы на Метрострое, бросали нас, уходили, оставляя ячейке комсомольские билеты, нарушив свое комсомольское слово. Ну, по адресу таких и мы не жалели соответствующих слов…

Огромное же большинство оставалось и постепенно втягивалось в жизнь шахты. Комсомольцев для обучения прикрепляли каждого в отдельности к опытным рабочим. Рабочие давали слово подготовить ребят на четвертый разряд в течение одного месяца. Собственно настоящее овладение техникой метро началось с момента прихода первой тысячи комсомольцев. С этого же времени пошли плодиться кружки техучебы: их вели сменные инженеры.

К 1 мая 1933 года за ударную работу я был премирован 150 рублями, ордером на костюм и грамотой.

В июле мне пришлось работать по мобилизации комсомольцев-двухтысячников в Краснопресненском районе. Здесь меня ребята особенно порадовали. Вот молодцы! Из них многие были поставлены группоргами смен и бригад. А в сентябре прошла третья мобилизация — десятитысячники. К нам на шахту попало пятьдесят человек. Две девушки были направлены на работу в забой: это были Свиридова и Марянина. У нас сначала все твердили, что женщины с работой в забое не справятся, но девушки сдержали свое слово не хуже ребят. Уже через месяц их зачислили по четвертому разряду и провели в ударницы.

В ноябре 1933 года меня выдвинули десятником по тоннельным работам. Я работал под руководством техника Киселева. Он до метро был на золотых приисках и вырос в шахте. Когда тоннель был вчерне окончен, управление дало задание продолжить постройку однопутных тоннелей до станции «Красные ворота» на 140 метров и в то же время сделать шлюзовую камеру для организации кессонных работ в сторону шахты № 23-бис. Камеру мы сделали в две недели. В ней шлюзовали людей, породу, лесоматериалы и т. д. Там три яруса: нижняя камера для подачи порожняка, второй ярус для шлюзования людей и верхняя камера для подачи бетона. Камера и кессонные работы на этом участке были необходимы, потому что там встретился очень мощный слой плывуна.

Как-то к нам приехали Косарев, Лукьянов и другие товарищи. Они спустились в кессон. Как раз до этой смены работала лучшая бригада Гусева. Они проходили верхнюю штольню. Тов. Косарев их подробно расспрашивал о работе. Ребята в этой бригаде — прямо орлы. Работа у них всегда шла успешно, скоро да споро и как-то по-деловому весело.

Потом приехал к нам Лазарь Моисеевич Каганович, осматривал шлюзовую камеру.

Тов. Каганович не был редким или случайным гостем в шахтах метро: он являлся на участки, он спускался под землю как истинный руководитель, знающий все до мелочей. Он подбадривал, бранил, указывал, расспрашивал, проверял, советовал, воодушевлял. Каждый из нас чувствовал в нем старшего друга. Слово тов. Кагановича с огромной силой и быстротой распространялось под землей и над ней на все участки. «Надо нажимать, товарищи», говорил Лазарь Моисеевич, и мы дали ему слово, что нажмем.

Мне хочется сказать кое-что о замораживании. На трассе нашего тоннеля находился дом, как раз против Оргаметалла. Дом большой, трехэтажный. Чтобы спасти дом, пришлось прибегнуть к замораживанию плывунов. На участке примерно в 100 метров искусственный холод пронизал плывун, и он окостенел. Создался район искусственной мерзлоты. Там, где работы соприкасались с замороженным участком, было настолько холодно, что поверх спецовок приходилось надевать ватные брюки. Наверху, в Орликовом переулке, был теплый ясный денек, и люди ходили без пальто, а мы на глубине 15 метров чувствовали себя, как в декабре.

Не все, разумеется, шло у нас как по маслу. Был в третьей штольне печальный момент, когда в левом тоннеле осела на 10 сантиметров железобетонная рубашка. Произошло это оттого, что рубашку строили не с лотка, а со стен. Мы приступили к железобетонной рубашке, не закончив горных работ. И вместо однопутного тоннеля правильной формы у нас получилась яйцевидная расплывчатая форма. Случилось это потому, что после изменения проекта станции «Красные ворота» уровень тоннеля снизили на 1,5 метра. И когда сводом покрыли ранее построенные стены, то получилось, понятно, яйцевидное сечение. Железобетонная рубашка осела. Казалось, что целость бетона нарушилась. Все-таки крепление и опалубку мы упрямо не снимали. Забетонировали лоток, потом сняли кружала, распалубили — и оказалось, что бетон целехонек. Это нас утешило: не пропала даром наша работа.